Это останется с нами

22
18
20
22
24
26
28
30

Она смеется, но тактичность не позволяет ей настаивать. Как-то раз Надия сказала: «Вы мой человек – это точно…» Я не сразу поняла, о чем она, но позже услышала продолжение: «Между страдавшими женщинами существует невидимая связь. Мы узнаем друг друга…»

Она ни за что не покусится на то, что я не захочу рассказать сама, но однажды эта женщина, к которой я все сильнее привязываюсь, выслушает мою исповедь.

Дверь распахивается, в комнату влетает сын Надии с ранцем на спине. Он бросает его на пол, подходит обнять мать и смотрит на меня так, словно впервые видит.

– У тебя в животе ребенок?!

– Нет конечно, шоколад.

Взгляд Надии замирает на уровне моего пупка, глаза становятся круглыми от изумления, она подносит руку ко рту и восклицает:

– Вот-те на! А я и не заметила!

Я не отрицаю – надоело, а живот такой огромный, как будто внутри засела вся семейка Кардашьян[43].

– Ты замужем? – интересуется Лео.

Надия строгим тоном объясняет, что подобные вопросы нельзя задавать малознакомым людям, и он говорит, что я никакая не «малознакомая». Мои мысли заняты совсем другим – десятками сообщений от Жереми на телефоне.

49

Жанна

Жанна закрыла глаза, вдохнула аромат еловой ветки, и он перенес ее в атмосферу детства. Она всегда обожала Рождество. С первого дня Филиппова поста они с сестрой Луизой могли думать только о сочельнике, когда в большом доме тети Аделаиды собиралась вся семья. Чтобы усмирить нетерпение, она украшала стены и мебель гирляндами и серебряными звездами, вырезанными из фольги: обертки от плиток шоколада собирались весь год. Вечером к огромной елке сходились двадцать человек: женщины, весело смеясь, готовили ужин, мужчины разжигали камин или нарезали ветки остролиста для декорирования стола, а Жанна с кузенами устраивали и «населяли» ясли. После цесарки, полена и шоколадных трюфелей все одевались и шли в церковь на полуночную мессу. Жанна сохранила трепетные воспоминания о ночах после сочельника. Семеро кузенов с грехом пополам размещались в двух кроватях и обещали родителям «немедленно заснуть» – чего, конечно же, никогда не случалось: все караулили Пер-Ноэля! Они вскакивали на рассвете и находили подарки рядом с туфельками и ботинками. Был год, когда Жанна получила в подарок куклу с закрывающимися глазами. Она цела и сегодня – сидит на шкафу в спальне. Жанна всегда очень ценила все, что ей дарили: она не верила в истории о Пер-Ноэле, но понимала, на какие жертвы идут родители, чтобы устроить дочерям настоящий праздник, шумный, веселый и болезненно непохожий на окружавшее ее теперь безмолвие. Хорошо, что сегодня вечером к ее одиночеству присоединились два чужих.

– Куда класть остролист? – спросил Тео.

Жанна схватила ветку и положила ее в центре стола.

Первое Рождество без Пьера.

Он любил этот праздник так же сильно, как она, и отсутствие ребенка нисколько не умаляло их удовольствия, чего Жанна одно время опасалась. У них был обычай гулять ночью по парижским улицам, любуясь иллюминацией, а потом объедаться за изысканным ужином. Прожив вместе много десятилетий, Пьер и Жанна ухитрялись придумывать замечательные подарки и наслаждались реакцией друг друга.

Жанна глотнула шампанского, чтобы протолкнуть застрявший в горле комок, и села за стол. Ирис и Тео взяли всю подготовку на себя, что было очень мило, хотя получилось неидеально.

– Кто открывал устрицы? – спросила Жанна, почувствовав на языке осколки раковины.

– Я раньше никогда этого не делал, братишка! – начал оправдываться Тео.