– Мы с Лией… – начинаю я.
Но отец меня останавливает:
– Мы знаем.
Кидаю вопросительный взгляд на него.
– Мы с Анной знаем об этом. Конечно, с точки зрения семейных ценностей это неправильно, но… мы не осуждаем вас.
Слова отца вдыхают в меня новую надежду на светлое будущее.
– Мы просчитали этот момент, когда решили быть вместе. Вы оба взрослые, молодые… Мы знали, что это может произойти. Конечно, поначалу я был зол, когда Анна рассказала, что вы целовались в кухне. И о том, как ты смотришь на Лию. Но…
Отец встает так, что зонт укрывает и меня от дождя.
– Но мы не будем препятствовать вашим отношениям. Это было бы неправильно.
Отец говорит правду. Я чувствую это нутром. Самую настоящую правду, от которой бегут мурашки по коже. Молча, не говоря больше ни слова, обнимаю его. Крепкая рука отца ложится мне на спину, как в детстве.
Самое яркое воспоминание встает перед глазами. Я содрал коленку, упав с велосипеда. Мне восемь или девять. Я отчаянно плачу, прямо как сейчас. И отец так же прижимает меня к себе, говоря, что все будет хорошо.
Из моих глаз льются слезы. Я сильнее прижимаюсь к отцу, будто бы мне снова восемь и мир для меня еще огромен и неизведан. По коже проходит холодная дрожь, и я чувствую, что отец тоже пускает слезы. Мы оба понимаем, что нам еще предстоит многое сделать для нашего счастья. Многое выдержать. Но сегодняшний день врежется в память.
– Ich liebe dich, junge (Я люблю тебя, сынок), – шепчет отец.
– Ich liebe dich, papa. (Я люблю тебя, папа.)
Дождь барабанит по зонту. Мы стоим так долго, что мне кажется, проходит целая вечность.
– Поехали домой?
Я разрываю наши объятия. Смотрю отцу в глаза.
– Мне нужно все обдумать.
– Ладно, как скажешь, – отпускает меня отец, и в его словах есть что-то теплое и нужное.
Смотрю на могилу матери. Делаю глоток виски.