– Я был не прав.
– Ты думаешь, еще не поздно извиниться?
– Да, – твердо говорит отец. – Я думаю, что никогда не поздно.
Чувство ненужности сильнее пускает свои корни. Мне чудится, что они заполняют каждую клеточку. Беспощадные слезы продолжают литься из глаз.
– Я всегда любил твою маму, – тихо говорит отец, делая шаг вперед. – И был безмерно рад, когда узнал, что она беременна тобой.
– Ложь, – отвечаю я.
Но отцу все равно. Он продолжает дальше говорить.
– Здесь нет никого, кроме тебя и меня. У меня нет цели переубедить тебя в твоем сформировавшемся мнении. Я просто хочу рассказать тебе правду.
Я молчу. Позволяю бате вешать лапшу мне на уши.
– Хоть я и воспитан так, жалок на эмоции… это не отменяет того, что происходит внутри меня.
– Конечно… – выдыхаю я тяжело.
– Мы с мамой любили тебя. Очень сильно. И я сейчас люблю тебя… Но Нина…
Отец шумно выдыхает через нос.
– Послеродовая депрессия привела к пороку сердца. Ты же знаешь, что у мамы было слабое сердце?
Знал. Знаю. И буду помнить. Но ничего не отвечаю отцу.
– Ей было назначено сильнодействующее лекарство. Поэтому она не кормила тебя грудью, а ты до сих пор не любишь молочные продукты. Нельзя было подмешивать всю эту дрянь в материнское молоко…
Я сглатываю тягучую слюну. Молочные продукты я и правда не люблю, предпочитаю растительное молоко – например, овсяное. Тошнит от настоящего молока. И я никогда не понимал почему…
– Ей не становилось лучше, но и хуже тоже. Ты уже изрядно подрос, когда с мамой случился первый приступ, тебе было шесть.
Отец переминается с ноги на ногу. Я делаю еще один глоток, полагая, что так смогу заглушить саднящую боль в груди. Но это не помогает.
– Ее забрали в больницу. Я еще тогда тебе сказал, что маме нужен отдых.