Верхний ярус

Мужчины встречают Адиантум у ворот. Видят в окошко проволочной сетки, как она идет по женскому крылу с бродяжническим комком вещей в руках. И вот она уже налетает, обнимает. Отступает и щурит огненно-зеленые глаза. «Хочу увидеть».

Они едут на машине Адама, хотя ему кажется, та уже чужая. Лесорубы пропали; валить больше нечего. Давно уехали к новым рощам. Их отсутствие очевидно за милю. Где когда-то было зеленое плетение текстур, что ты мог изучать целый день напролет, теперь осталась только синева. Дерева, обещавшего Оливии, что никто не пострадает, нет.

«Сейчас, — думает Адам. — Сейчас она декомпенсирует. Впадет в гнев».

У основания она протягивает руку, касается какого-то окончательного доказательства, в изумлении.

— Посмотрите! Даже пень выше меня.

Касается края поразительного пореза и рыдает. Ник делает шаг к ней, но она не подпускает его к себе. Адам обязан увидеть каждый ее спазм. Есть утешения, которые не может дать даже сильнейшая человеческая любовь.

— КУДА ТЕПЕРЬ? — спрашивает Адам, взяв яичницу на завтрак в придорожной забегаловке.

Адиантум смотрит в широкое окно, где вдоль тротуара на обочине растут кистистые платаны. «И они поводят пальцами в воздухе. Машут и пахнут, как церковный хор».

— Мы на север, — отвечает она. — Что-то стряслось в Орегоне.

— Сопротивление, — говорит Хранитель. — Повсюду. Мы им там пригодимся.

Адам кивает. Этнография закончена.

— Это… они сказали? Твои… голоса?

Она коротко, бешено хохочет.

— Нет. Помощница шерифа одолжила свое радио для бега. Кажется, она на меня запала. Езжай с нами.

— Ну. Мне надо закончить исследование. Диссертацию.

— Там и закончишь. Там полно тех, кого ты так хочешь изучить.

— Идеалистов, — говорит Хранитель.

Адам не понимает его выражения. То ли на дереве, то ли в узкой камере психолог утратил способность отличать сарказм от серьезности.

— Немоту.

— Ну. Что ж. Не можешь так не можешь. — Может, Адиантум ему сочувствует. Может, окончательно добивает. — Еще встретимся. Когда приедешь.