Погода нелётная

22
18
20
22
24
26
28
30

Чем-то ценным.

Макс писал ей слова, которые никогда и никому не нужно писать, если только ты не собираешься сдохнуть прямо сейчас. Такое можно читать только от мёртвых людей. И если бы она написала ему хоть слово, он бы прилетел хоть в эту дыру, хоть на любой край столпа, с огромным грёбаным букетом ромашек, и тогда…

Но она не написала. Она поменяла фамилию, уехала в глушь, спряталась за серостью, ржавчиной и казёнными, мать их, трусами. И, как бы ни было неприятно об этом думать, Макс знал тип людей, которые поступали так после войны.

Он глянул с гадливостью на батарею «витаминов» и лист назначений, поморщился и размял ладонью ногу. Она отекла, но кое-как двигалась. Кто его раздевал — врач, Маргарета?.. не важно; вся одежда осталась лежать в койке у него в ногах, и Макс, зябко поёжившись, намотал портянки и натянул на себя сыроватый комбез.

А потом, кое-как проковыляв через станцию, вышел на солнечный двор.


Было около десяти или одиннадцати утра, — солнце проползло чуть больше трети неба и недружелюбно скалилось из-за кучерявого клёна. Справа громоздился навес с насестом для виверна, там с присвистом похрапывал зверь. У дверей была сложена небольшая поленница. Вытоптанный двор казался пустым и неживым, деревья подступали совсем близко к станции, а Маргарета сидела на обрубке ствола в тени навеса и курила.

Конечно, она видела, что Макс вышел, — но не сказала ни слова. Она молчала, пока он хромал и устраивался в траве неподалёку, где можно было облокотиться на столб.

— Рассказывай, — велел он.

— Вам прописали постельный режим, — безразлично сказала Маргарета, глядя куда-то мимо.

— Что ты натворила?

Если бы она стала возражать, он бы поверил. Что его она разлюбила, зато вдруг воспылала страстью к дурацкому глухому лесу и метеосводкам. Максу очень хотелось в это поверить; поверить в это, а не в то, что когда-то любимой женщине есть что скрывать, есть от кого прятаться и есть за что чувствовать себя виноватой.

Маргарета молчала.

— Я помогу, — с тяжёлым сердцем сказал Макс. — Ты расскажешь мне, как всё было, я поговорю с людьми. Если нет решения трибунала, всё можно замять. Если есть, нужно будет подумать.

Она глянула на него с неожиданной злобой и так впечатала окурок в землю, что он размозжился в труху.

— Это всё, что может сказать великий народный герой?

— Я помогу, — повторил Макс. — В любом случае.

Я помогу, потому что война закончилась, хотел сказать он. Война закончилась, и всё, что ты могла сделать, в любом случае потеряло всякое значение. Я знаю, что у нас сейчас скоры и развешивать медали, и судить, трубя об этом во всех газетах, и знаю про многих людей, уехавших в далёкие деревни, чтобы никто не спросил с них за невыполненный приказ или оставленный пост. Вряд ли твой грех так уж велик, не правда ли? Такое время сейчас, что нужны правые и виноватые, но в честь всего, что у нас было и что могло бы быть…

Давай похороним всё. Ты же это и пытаешься сделать.

— Пошёл ты, — тускло сказала Маргарета и закурила следующую.