Погода нелётная

22
18
20
22
24
26
28
30

Серый клубок ещё висел над лесом, но дождь прекратился, только с деревьев капало и капало. Очнулись птицы, и теперь отовсюду свиристело и стрекотало. Макс любил эти звуки: перед атаками врага птицы всегда разлетались кто куда.

Иногда казалось, что он сходит с ума. Потом Макс вспоминал Кристиана и решал, что не так уж и плох. К тому же, ему всё-таки не отрывало ногу, и если Кристиан в конце концов почувствовал себя лучше, освоился с костылями и женился, самому Максу вовсе не на что было жаловаться.

Правда, лекарство у Кристиана поначалу было дурное: он начал пить ещё в госпитале, потом водка перестала его «выключать», и Кристиан плотно сел на какие-то толчёные мухоморы. К счастью, у Кристиана была очень сердобольная и совершенно невыносимая мама, которая затащила сыночка в церковь изгонять бесов. Что там с бесами, Макс не знал, но Кристиан покаялся, стал ходить на все службы, заработал честь ударить в колокол, и там же, в господнем доме, в итоге нашёл невесту. На свадебном столе не было никакого алкоголя, а новобрачная смотрела на мужа, как на образец доброчестия.

Впечатлившись, Макс даже сходил в церковь. В Господа он верил, иконку на шее носил и бывал у духовника, но важности публичных служб как не понимал, так и не понял.

У Макса было своё лекарство — небо.

И теперь оно сбросило его вниз.


Седло Макс вчера уступил Маргарете. Она говорила всё медленнее и медленнее, проглатывая слова и ссутуливаясь глубже, пока в конце концов не придремала прямо так, у костра, в отчётливо неудобной позе. И ещё какое-то время Макс просто сидел с ней рядом, прихлёбывая из миски подкрашенный чаем кипяток.

Она стала как будто меньше и бледнее. Та же девчонка — и совсем другая. Если в первое мгновение встречи он был шокирован, потом — глубоко обижен, потом — немного зол, то совсем скоро от всех этих эмоций осталась только одна: под налётом сиюминутных чувств Макс был просто безотчётно рад её видеть.

Но теперь то, что он совершенно не заметил в начале, бросалось в глаза. Война ни к кому не бывает милостива, и стоит считать удачей хотя бы то, что ты просто с неё вернулся; а если при этом ты ещё и остался не слишком искорёженным, тебя можно считать счастливчиком, которому благоволит сам Господ. И всё же нельзя было не признать: эти три года совсем не были Маргарете к лицу.

Она побледнела, посерела, вся как-то сгорбилась и сжалась и казалась — Макс сформулировал наконец-то, — всерьёз больной.

Та Маргарета, что стребовала с него цветочек, демонстративно не принимала Макса всерьёз. Она смотрела на него с вызовом и прищуром и специально, вполне осознанно его бесила. Ту девчонку хотелось сперва прибить, а потом — трахнуть. А потом трахнуть ещё раз, за то, что лицо уж больно довольное.

— А знаешь, — говорила она, глядя на него искоса из-под ресниц, — мне тут Мартин цветы достал искусственные, целый букет! Я с ним наверное погуляю, ты только не дуйся, ладно?

И Маргарета дразняще провела пальцем по голой мужской груди, на которую Макс как раз натягивал майку. На ней самой была тёплая байковая рубашка, которую удобно было поддевать под лётную куртку. Рубашка застёгнута на все пуговицы, но это не отменяло того, что между ней и носками не было больше никакой одежды.

В душевую кабинку уже разок постучали, а жаль: Макс не отказался бы от второго захода.

— Цветы хоть красивые?

— Красивые, — Маргарета потрясла головой, проверяя, что шишка держится крепко. — Мне кажется, он их из похоронного венка натаскал. Ну из того, командирского.

— Ладно, цветы оставь, — щедро разрешил Макс, сжав влажную девичью ягодицу и снова остро пожалев о том, что на этой проклятой базе даже в офицерские душевые бывают очереди. — И любуйся ими в одиночестве, а то придётся сломать этому Мартину руку. Левую, чтобы дро… то есть стрелять смог.

Маргарета застегнула штаны, глянула хитро и вышла из кабинки такая довольная, что Макса разобрал хохот.

Он был почти уверен, что цветы девчонка придумала только для того, чтобы его позлить. И хотела наверняка ляпнуть это до прочих развлечений, но тогда Макс успешно заткнул ей рот поцелуем, а теперь был до противного благодушен.