Погода нелётная

22
18
20
22
24
26
28
30

В письмах она тоже язвила с первой до последней строчки. Называла его «сладким котёночком» (ррр), рекомендовала кошмарные даже по меркам Макса пошлости в качестве лекарства от хандры, а потом вдруг начинала придумывать имена совместным детям, которых почему-то планировалось сразу восемь штук.

Такой он её и помнил, и хранил к этим дурацким переругиваниям робкую нежность. И был счастлив, всерьёз, до глупого счастлив, что Маргарета жива. Даже если та, прежняя Маргарета всё-таки умерла.

— Я привезла вам… всё что прописал доктор, — пробормотала она вчера вечером, выкинутая из дрёмы звякнувшей посудой: Макс выполаскивал из кружки суп. — Там есть микстура какая-то для головы…

— Да она и без микстур не отвалилась.

И Маргарета — ничего не сказала. Только потёрла глаза рукавом и кое-как, с видимым трудом, поднялась.

— Поздно уже, я пойду на станцию. Вы… поправляйтесь.

— Ложись здесь, чудовище. Куда ты собралась, ночью и по дождю?

— Я пойду, — тускло повторила девушка. — Я в порядке…

Она не была в порядке. Маргарета выглядела как человек, которому можно предложить лечь в могилу и засыпать его сверху, и тот охотно согласится — особенно, если благодетель выкопает яму сам. И пока Макс безжалостно запихивал девушку в седло и укрывал, сопротивлялась она вяло, без огонька.

Макс собирался, но так и не спросил: почему ты не написала мне?

Не то чтобы он понял. Скорее каким-то внутренним чутьём осознал, что она не сможет ничего ответить.

И потому что, по правде… может, и хорошо, что не написала.

К утру едкая горечь потери перебродила и превратилась в злость: на войну, на её отца-предателя, который всё равно сдох, так лучше бы сделал это пораньше, на ублюдка-командира, наверняка удачно пристроившего свой зад в тёплое местечко и не знавшего угрызений совести.

И на себя, конечно.

Он ведь полетел туда, на станцию близ сожжённого Монта-Чентанни. Пришёл в лазарет, выпросил журналы, задавал вопросы. Знал, что официальной записи о смерти нет — наверное, тогдашний медик отказался ставить свою печать, не видя тела, медики часто болезненно принципиальны, — знал, что в военное время бывает всякое, вообще что угодно бывает.

Почему он поверил так легко? Ведь мог бы спрашивать дальше, искать её сослуживцев, пусть не из той же группы, но хоть кого-нибудь. Найти командира, вытрясти из этой продажной крысы всю правду и всё дерьмо… но нет: Макс возложил цветы к оплавленному камню на рубеже бывшего города, немного поплакал и продолжил жить своей невероятно героической жизнью, пока его девчонка, не найдя себе места в новом мире, покрывалась плесенью в этой глуши.

Утреннее самобичевание прервал звук глухого удара: это Маргарета вывалилась из седла.

— Доброе утро, — серьёзно сказал Макс.

— Мне на станцию надо, — проворчала Маргарета, кое-как выпутываясь из одеяла и стряхивая землю с ладоней. Спать в гамаке из седла было тепло и уютно, но нужно было привыкнуть не ворочаться. — Сводка…

— Ну давай, прилетишь вечером.