И все мои девять хвостов И все мои девять хвостов

22
18
20
22
24
26
28
30

– Хватит, – оборвала церемонию бабушка Ен Ху.

Вся фарфоровая компания рухнула как подкошенная. Только чайная пара устояла. Бабушка одним глотком выпила чай и крикнула:

– Ду Фань, вызови службу уборки!

А сама вновь открыла ноутбук и набрала: «Перекрестки пяти дорог в Северном Китае. Карта» – и погрузилась в изучение данных.

…Тишина в павильоне установилась такая полная, что толстый Линь, любитель поговорить, играющий в World of Warcraft Classic на стороне орков, заглянул в окно павильона. «Не сдохли же там все звери разом», – подумал он, когда понял, что ничто не шуршит, не цокает, не скулит, не тявкает, не возится за стенами. Никаких звуков, кроме рыка орков и звона мечей из его, Линя, смартфона.

Мужчина поднял голову, вытянул шею, прислушался. Тишина, давящая на уши. Он нехотя поднялся, чуя недоброе, и, привстав на цыпочки, заглянул в окно павильона. В сумраке здания ничего было не разглядеть, а тишина давила изнутри, забивая уши. Запах мочи резал глаза. Линь сощурился сильнее, ругая себя за любовь к ярким экранам, а солнце – за погожий день, и перегнулся через подоконник внутрь.

Внутри что-то звякнуло. Что-то железное упало на крытый железом же пол зверинца. И в тот же момент Линь получил в глаз и рухнул на пол павильона. А через мгновение тишины не стало: вопль человека, которого рвут сотни зверей, огласил ферму.

Сонное пространство вдруг ожило, и изо всех щелей, как растревоженные воины-муравьи, полезли люди в красных комбинезонах. Ярко-алые их одежды резанули по глазам Ши Алексу и всем, кто толпился за его спиной.

Каждый тут еще мгновение назад норовил пнуть или походя вонзить когти, у кого они до сих пор оставались, в колыхающуюся тушу – толстого Линя уже с трудом можно было опознать как человека. Но сейчас все они замерли, а потом так же внезапно кинулись врассыпную по павильону. Как горошины, брошенные с размаху в хрустальную вазу, лисолюди метались, бились, сшибали друг друга с ног.

Паника – самый страшный враг, отнимающий разум, а с ним и победу, – захватила стан хули-цзин. Кто-то забирался в дальние углы здания, кто-то лез под клетки, из которых только что выбрался с осторожностью и немым ликованием. Самые отчаянные прыгали в окна.

– Только не в клетку!

С перекошенным лицом сосед Ши бросился в проем окна, и Алекс отшатнулся: огненным факелом запылала кожа юноши, а глаза лопнули, как только он влетел в плоскость фрамуги. Ничего не было: ни стекла, ни решетки – лишь пыльная растрескавшаяся штукатурка, облупленная местами, – и за ней невидимая огненная гибель! Еще один факел, и еще один, и еще вспыхнули, осветив пространство павильона.

– Талисманы, там снаружи талисманы! – закричал кто-то. – Нам не выбраться![64]

И скрип, скрежет, нестройный, обрывающий уши резкий клекот, похожий на похоронный плач и крик стаи скорбных птиц, вырывались из сияющих смертельным светом прямоугольных проемов лисьего павильона. Братья оплакивали погибших сейчас и самих себя, готовящихся к гибели. Волосы на затылке поднялись дыбом у снова ставшего человеком Алекса Ши. У него двоилось в глазах: то измученные лисы замерли у клеток и в темных углах, то люди раскачиваются с плачем на их месте. Сознание Ши тоже едва держалось в привычных границах – он видел бурое отчаяние и рыжий страх, он не видел надежды, он не видел смелости. Рассеянная стая без вожака, древняя армия без генерала, они могли только погибать сейчас.

«Красные муравьи» снаружи разматывали шланги, выкатывали бочки, подключали провода. Работали слаженно и четко, зная, что делать: им кто-то ясно и четко отдавал команды. И стало ясно, кто выиграет эту схватку.

– Братец с севера, – тронул его кто-то за руку.

Это измученный мальчик, едва дышавший в облике лисы, сейчас говорил с ним. Он едва шевелил губами, но Ши слышал. Вой горя мешал больше, чем отсутствие сил у мальчика.

– Скорее возьми жемчужину Вэя и беги, ты еще сможешь.

– Что? Какую жемчужину?

– Да сердце ему вырви и спрячь, потом выпустишь его при полной луне – так сохранишь его душу для новых перерождений, – хрипел парнишка.