И все мои девять хвостов И все мои девять хвостов

22
18
20
22
24
26
28
30

Лисы приходят ночью, в темноте швыряются предметами, шалят и строят козни людям, сидящим над книгами при свете свечи или лучины, когда вокруг тьма. Во тьме не найти тени. Не обездвижить волшебный лисий хвост. Убери темноту – и расстановка сил меняется.

Преподаватель Ли резко остановился у одной из прозрачных перегородок. Красный туман клубился у его ног, пытался подняться выше. Ах, если бы охрана на мгновение отступила, волна Сашиной силы захлестнула бы багровой волной и смыла бы тут все! Разящие хвосты, как бич, разметали бы эту тюрьму! Подробностей Кислицкая не представляла, но туман в глазах поднялся чуть выше, выгибаясь синусоидой у фигуры врага. Но хозяйке силы не хватало сил…

Ли взирал на то, что происходит за прозрачной стеной. Именно взирал – как хозяин.

– Целью производственной практики является проверка знаний, полученных студентами, в реальном деле. Вы учитесь в Северном Лесном университете на факультете охотоведения и должны все знать о лесных животных. Об их привычках, строении, ценности для народного хозяйства. – Ли говорил спокойно, как на лекции. Не глядел на Александру. – О сроках и способах заготовки пушнины. О важности обновления генофонда для улучшения качества меха на зверофермах. Например, о том, как важно поставлять свежий генетический материал – особей мужского и женского пола.

Тут он посмотрел на Сашу, и ей стало мерзко. «Страшно» и «не по себе» – эти эпитеты не годились. Просто она услышала, что происходит за перегородкой. Она услышала тот особый род дыхания, который описывают в «Цветах сливы в золотой вазе» и который давно стал поводом для скабрезных разговоров у прыщавых юнцов и тех, кто ими остается в любом возрасте.

Ли продолжал:

– Джагдачи – это большой запас такого материала, как вы, наверное, заметили с подругой.

Если честно, Саше и в голову это не приходило. Странность затерянного в лесах картонного городка, где жили только женщины, и странность зверофермы, где работали только мужчины, она пыталась объяснить себе, но не смогла и просто приняла как данность. Данность гротескную, вывернутую, нетипичную для страны с дефицитом невест, но Кислицкой и без этого было что обдумывать.

– Безотходное производство – когда в работу идут даже отходы, – это прекрасно. – Ли смотрел на нее, а ее тюремщики (она сейчас отчетливо это чувствовала, даже не видя) ухмылялись. – Годы голода научили всех нас ценить ресурсы, не правда ли?

Саша зажмурилась, когда проходила мимо той части прозрачной стены лаборатории. Жмурилась она, пока обостренный слух не перестал различать шорох трущейся плоти. Она заставила себя слушать другие звуки, хотя бы цоканье, в которое превратились их шаги. И когда смогла вынырнуть из волны отвращения, ее снова дернули.

– Не жмурься, уважаемая, если не хочешь, чтобы тебе прицепили прищепки на веки, – сказал лысый.

Она уловила в его голосе даже оттенок почтения.

– Открой глаза! – рявкнул кто-то из братьев-близнецов, и его голос был похож на ворчание пса, грызущего кость.

– Будь с ней повежливее, – осадил его голос преподавателя Ли Чжана – конечно, он был тут главный. – Она годится тебе в прабабки. Да, бабушка Ен Ху?

Что? От неожиданности Саша округлила глаза: «Она? В прабабки?»

– Она, учитель? Не та беловолосая?

«Васильева? Неужели?» В открытые глаза ей тут же ударил мертвый свет, и проявилась картина из бредовых малобюджетных фильмов о чокнутых ученых и суперменах.

В зале белого пластика к белому косому кресту ремнями был пристегнут человек. Ремни держали его тело так, что хоть шкуру снимай, а на лице виднелось что-то похожее на уздечку с загубником из проводов. Сбруя из проводов обвивала тело и ниже пояса. Пахло озоном и страхом. Пищали датчики. И, разумеется, в углу был рубильник, и держался за рубильник кто-то в белом – в пластиковом противочумном костюме: шлем-ведро на голове, швы по всему белому клеенчатому комбинезону проклеены красным. Увидев делегацию, безумный ученый в костюме поклонился. Ли ответил легким кивком.

Крестов было несколько, как видела Саша. А человек-жертва ведь был жив и страдал! Сдавленная кожа выпирала пузырями, губы распирало, как от укуса пчелы, из глаз катились слезы. «Спаси меня! Помоги мне!» – читалось в его глазах. В голове у Кислицкой стало пусто и звонко.

– Чтобы не повредить мех, пушных зверей на зверофермах убивают током. Электроды вставляют в пасть и в задний проход. Мех не страдает. Экстерьер сохраняется. И я подумал, что если поэкспериментировать с мощностью разряда, то можно и другие органы не портить. Ведь лечили же душевнобольных и гомосексуалистов в семидесятых электрошоком. А чем твой род, бабушка, отличается от душевнобольных? – Ли Чжан совсем по-злодейски засмеялся. Карикатурно, бравурно, не по-настоящему.