Я боюсь открыть глаза. Еще чуть-чуть посижу здесь, в темноте, в своих жмурках.
Папа с мамой говорят: „Не возвращайся. Ищи своих. Мы любим тебя“.
Я спрячусь в красном тумане. Я обернусь своим хвостом. И вторым, и третьим, и девятым. Я посижу здесь еще чуть-чуть.
Учителя говорили, что наше поколение разучилось думать. Нас легко обмануть, если говорить убежденно и с чувством. Мне просто некогда думать, мне надо бежать, но чувствовать я могу. Говорить не могу, очень больно – вдруг не поймут. Но я могу чуять. Что такое чуять? Если я смогу объяснить, значит, это не чуйка. Но я почуяла тебя, братик. Ты здесь. Ты меня чуешь?
Братик, сестричка, все, кто здесь есть, если вы меня чуете – вытащите меня! Меня и все мои девять придавленных хвостов!»
Кто-то хлопает ее по щекам. Кто-то дергает ее за хвост.
Кто-то гладит ее по волосам и… лижет в нос и дурно пахнет!!! Фу!
– Никогда так не делай! – дернулась она и отпихнула лизуна.
– Кислицкая, ты бешеная, у меня теперь все волосы будут нашатырем пахнуть!
Лизкин вредный голос. Как она счастлива его слышать!
– Сестричка, ты самая смелая лиса, которая мне встречалась! Признавайся, в чем секрет? Лисы не воины, а плуты и любовники… – А это братик!
– Меня воспитывали в стране боевой нации, правда, я медленно училась.
Саша все еще не решалась открыть глаза. Голова гудела, отваливалась вся нижняя часть тела, как будто она снова переживала свои первые критические дни и дни после кросса одновременно, и очень хотелось есть. И воняло жженым пластиком.
– А что я сделала? Я что-то сломала? Я плохо поступила?
– Нет, блин, все счастливы!
Это Антон Ларин. А он тут откуда?
На его словах она все-таки решилась посмотреть, что сломала в этот раз.
Глава 7
Чем все закончилось по версии Антона Ларина
В этом «ведре» нечем было дышать, стекла запотевали, и было плохо видно. Но, как Сашка дернулась и локтем врезала чмырю, я увидел, конечно. И понял – пора. Знаете, в кино обычно говорят: «Я подам сигнал», «Жди сигнал» – и не говорят какой. Типа сам поймешь. Ну, я понял как смог.