Шаги по стеклу

– Вот и хорошо, – вздохнула она. – Прости меня за этот обман: на то были свои причины. Если хочешь, могу объяснить. – Она снова метнула на него быстрый взгляд.

– Не понимаю, – сказал Грэм, тряхнув головой и пытаясь показать выражением лица, тоном голоса, всем своим видом, что он не воспринимает этот разговор всерьез. – Какой смысл ты вкладываешь в слово «обман»? Каким образом ты меня обманывала? Я ведь знал о существовании Стока, о ваших с ним отношениях и… так сказать… был от этого не в восторге, однако при этом…

– Помнишь, один раз ты позвонил мне во время грозы… вроде бы из уличного автомата? – перебила его Сэра.

Грэм улыбнулся:

– Конечно помню. Ты тогда забралась под одеяло и включила плеер на полную катушку, чтобы не слышать грома.

Сэра резко дернула головой, и это движение больше напоминало нервный спазм, чем какой-либо знак. Она все еще рассматривала свои руки.

– Нет. Нет, все было не так. Я действительно забралась под одеяло, но лишь по той причине, что вовремя грозы меня трахал Боб Сток. А ты все звонил, звонил, звонил… и он… начал двигаться в такт телефонным звонкам. – Она посмотрела ему в глаза с совершенно каменным, даже беспощадным выражением (а у него внутри все переворачивалось). По ее лицу пробежала холодная, едва уловимая усмешка. – Ты был нам прекрасным третьим партнером – такой ритм, такая выносливость.

Грэм онемел. Его поразило не столько это вульгарное откровение, сколько тон, которым оно было произнесено: эта клиническая неподвижность черт, этот бесстрастный голос; пусть даже внешняя невозмутимость входила в явное противоречие с напряженными жилками на шее, с резкостью движений и жестов. Сэра продолжала:

– Помнишь, я разговаривала с тобой из окна, а ты стоял на улице – потом мы еще ходили гулять к шлюзам… Сток тогда стоял прямо за мной. Это он опустил оконную раму мне на спину. Из всей одежды на мне была только клетчатая рубашка. Вот он и вошел в меня сзади, понимаешь? – Уголки ее губ нервно дернулись, потом искривились в подобии улыбки. – Он давно грозился это сделать, если ты объявишься в его присутствии. Я сама его раздразнила. Мы с ним оба страшно… завелись. Понимаешь, о чем я?

Он покачал головой. Его затошнило. Абсурд, безумие. Это напоминало пошлости Слейтера, дешевые карикатуры на тему женского коварства. Зачем? Зачем она ему это рассказывает? Чего ждет в ответ?

Сэра по-прежнему сидела напротив. Ее волосы были безжалостно стянуты назад, выражение тонкого, почти прозрачного лица достигло какого-то предела, показывало готовность к бою. Теперь, подумал Грэм, она наблюдает за ним так, как ученый наблюдает за крысой, предварительно вскрыв ей череп и вставив туда проводки, подключенные к приборам, чтобы зафиксировать ничтожные животные мысли зелеными линиями на экране осциллографа, росчерком скрипучей иглы на рулоне самописца. И все же: зачем? Зачем? (Он еще подумал: разве крыса знает, разве способна понять, зачем ее подвергают таким жестоким испытаниям?)

– Помнишь, как это было? – промурлыкала Сэра. – Помнишь ведь?

– Допустим… помню, – ответил он, чувствуя, что совершенно сломлен, даже неспособен поднять на нее глаза и может только разглядывать две мельчайшие белые точки на поверхности стола. – А к чему это все?

Он заставил себя посмотреть ей в лицо, но не выдержал и снова потупился.

– … даже в самый первый раз, – продолжала Сэра, не обращая внимания на его вопрос, – когда мы познакомились на той вечеринке. Тогда в туалете… поверишь: Сток был там. Мы обо всем договорились заранее. Он влез по водосточной трубе. Я ушла из нашей с тобой комнаты с единственной целью – встретить его этажом ниже. Вот чем я занималась: трахалась на полу с Бобом Стоком. – Она выговаривала каждое слово с преувеличенной тщательностью.

– Это правда? – спросил Грэм.

У него отключилась память, он забыл, как относился к Сэре все эти месяцы. Он знал, что чувства вернутся и принесут ему только боль, но сейчас это не имело значения. Сэра изменила правила игры, она перевела их отношения в совершенно другую плоскость. На какой-то миг он отринул свое прежнее «я», уязвленную мужскую гордость и сосредоточился, внутренне содрогаясь от этой перемены, на том, что говорилось в данную минуту, осмысливая этот новый свод правил, новую роль, которая отводилась ему по каким-то все еще непонятным причинам.

– Но зачем? – Он старался говорить ей в тон, чтобы не выдать своих терзаний.

– Для прикрытия. – Она передернула плечами и широко растопырила пальцы на черной столешнице. – Мой развод… муж нанял человека, чтобы за мной следить. Стоку нельзя было попадаться, но мы с ним не хотели… не могли прекращать свои встречи. Вот нам и пришло на ум найти кого-нибудь постороннего и изобразить, будто у меня с ним роман. На той вечеринке все видели, как мы с тобой вдвоем ушли наверх; по всей вероятности, сыщик, нанятый моим мужем, тоже болтался поблизости – в дом нетрудно было проникнуть без приглашения. По нашим расчетам, он должен был решить, будто мы с тобой сблизились. Я тогда действительно позволила себе некоторые вольности, но это было как бы сверх программы. С того самого дня мы держали тебя на крючке. Прости, Грэм. Так или иначе, за тобой, похоже, никто не следит. Видимо, сыщика отозвали. Не иначе как мой благоверный решил больше не тратиться. Но это только мое предположение.

– Вот как, – произнес Грэм, вконец обессилев.