— И разврата не будет.
— В парную в пиджаках и галстуках? Понятно. Жалко, конечно, но не могу я, Галина, не могу. Полюбоваться твоим телом я готов и без свидетелей. Хоть сейчас.
— Хватит уже смешить, — наливается сладостным предвкушением Галя. — Куренкова тебе не простит, если не придёшь. Она десять раз уже звонила, чтобы уточнить, будешь ты или нет.
— А ты что сказала?
— Ну, что я могла сказать, — пожимает она плечами, — что будешь, разумеется.
— Вот, и поторопилась. Да я и стихов матершинных не знаю. Бесполезен для поэтического бомонда.
— Ну что же, — вздыхает Галина. — Придётся выслушивать нытьё Снежинского.
— Чего? — удивляюсь я. — А этот сластотерпец каким боком? Он что выбил мандат, чтобы вторгнуться на райкомовскую оргию?
— Напросился, да. Его иногда берут на мероприятия. Но зря, между прочим, как начнёт нудить, его не переслушаешь. Напьётся, сядет рядом, руку тебе на колено положит и спрашивает, что для тебя значит быть комсомолкой.
— Так он и сегодня будет?
— Будет, конечно. Он же этот, как ты его назвал, сластолюбец, что ли? Если кто выпьет лишку, он к себе домой утащит. Девушек, разумеется. Набьёт полную квартиру и кайфует.
— Как кайфует? Насилует что ли?
Галя хохочет.
— Кто? Он? Егор, не смеши. У него там куча иностранных порнографических журналов. Будет картинки бесстыжие показывать, щупать, как дед старый. Но в постель к нему только самые страшные и самые пьяные попадают. И то не всегда.
— Какую вы интересную жизнь ведёте. Социо-культурную, ага.
— Ну так что, пойдёшь? Не бойся, тебя он к себе домой не потащит. Там только дам принимают.
— Может, и приду, если успею. А что прям реально порнухи много?
— Порнографии? Да, но это дома, я же говорю. У него несколько полок журналов и слайды всякие. Слайды — это вообще отдельная история. Выключается свет, запускается музыка, стоны и вздохи всякие, благовония индийские.
— Пипец, Галь. И сколько раз ты у него была?
— Раза три точно. Нет, четыре. Но на ночь не оставалась ни разу.