Цеховик. Книга 6. Кремлевские звезды

22
18
20
22
24
26
28
30

Взяла Лариса микроскоп

И говорит: "Позволь увидеть,

Чем ты меня, мой милый, *б

— Снежинский пошляк!

— Пойдёмте париться!

— Наливай, Лёха.

Все кричат в разнобой. Пользуясь всеобщей анархией, я иду в парилку. За мной увязывается Крикунов, наш завуч по воспитательной работе.

— Ну что, Андрей Михайлович, как жизнь?

— Да не такая насыщенная, как у тебя, Брагин, — качает он головой. — Это где тебя так угораздило?

— Бандитская пуля, — весело усмехаюсь я.

Народ очень быстро приходит в алкогольную негодность. Помню, когда ездил в баню с горкомом там всё было гораздо приличнее. Видать, пока человек дойдёт до горкома, он уже в достаточной степени закалится на более низких уровнях аппаратной работы. Поэтому там, на относительном верху ему становится легче. Тяжело в учении, легко в бою, это ж мы все знаем хорошо.

Валя весь вечер виснет на мне, словно решила во что бы то ни стало меня отыметь. Ну, допустим, ничего противоестественного в этом желании, конечно, нет, но не при всей этой шатии-братии. Я тут сам пытаюсь подловить этого сатира Снежинского, а не дать ему повод настрочить ещё один донос на меня. И на Куренкову, кстати.

— Так, девушки, забираем всё что недопито и едем ко мне! — заявляет Снежинский.

Нет, я понимаю, что мужики уже убрались к этому времени беленькой, так что ни на каких девиц уже не претендуют. Но не все, опять же. Крикунов вообще, как стёклышко.

— Я без Брагина не поеду! — кричит Валя.

— И я тоже! — подключается к ней Галя.

— И я! — хохочут другие девчонки. — И я!!!

— Нет! — категорически возражает эротоман Снежинский. — Брагину ко мне нельзя! У него слишком грубая натура! Это испортит весь вечер. Только девочки.

— Поезжай, — шепчу я Вале. — Я за тобой приеду. У меня всё равно дела сейчас, а через часик-полтора вернусь.

У меня действительно сейчас имеется очень важное дело. Я сажусь в машину и еду на Пионерский Бульвар. На улице уже темно, уже осень. Воздух на заводе маскирует магию последнего дня лета. Он подчёркивает декадентскую фантасмагорию слабо освещённых труб и кабелей, играя нотами аммиака и серы в отчаянной неприкаянности бытия.