— Снежинский пошляк!
— Пойдёмте париться!
— Наливай, Лёха.
Все кричат в разнобой. Пользуясь всеобщей анархией, я иду в парилку. За мной увязывается Крикунов, наш завуч по воспитательной работе.
— Ну что, Андрей Михайлович, как жизнь?
— Да не такая насыщенная, как у тебя, Брагин, — качает он головой. — Это где тебя так угораздило?
— Бандитская пуля, — весело усмехаюсь я.
Народ очень быстро приходит в алкогольную негодность. Помню, когда ездил в баню с горкомом там всё было гораздо приличнее. Видать, пока человек дойдёт до горкома, он уже в достаточной степени закалится на более низких уровнях аппаратной работы. Поэтому там, на относительном верху ему становится легче. Тяжело в учении, легко в бою, это ж мы все знаем хорошо.
Валя весь вечер виснет на мне, словно решила во что бы то ни стало меня отыметь. Ну, допустим, ничего противоестественного в этом желании, конечно, нет, но не при всей этой шатии-братии. Я тут сам пытаюсь подловить этого сатира Снежинского, а не дать ему повод настрочить ещё один донос на меня. И на Куренкову, кстати.
— Так, девушки, забираем всё что недопито и едем ко мне! — заявляет Снежинский.
Нет, я понимаю, что мужики уже убрались к этому времени беленькой, так что ни на каких девиц уже не претендуют. Но не все, опять же. Крикунов вообще, как стёклышко.
— Я без Брагина не поеду! — кричит Валя.
— И я тоже! — подключается к ней Галя.
— И я! — хохочут другие девчонки. — И я!!!
— Нет! — категорически возражает эротоман Снежинский. — Брагину ко мне нельзя! У него слишком грубая натура! Это испортит весь вечер. Только девочки.
— Поезжай, — шепчу я Вале. — Я за тобой приеду. У меня всё равно дела сейчас, а через часик-полтора вернусь.
У меня действительно сейчас имеется очень важное дело. Я сажусь в машину и еду на Пионерский Бульвар. На улице уже темно, уже осень. Воздух на заводе маскирует магию последнего дня лета. Он подчёркивает декадентскую фантасмагорию слабо освещённых труб и кабелей, играя нотами аммиака и серы в отчаянной неприкаянности бытия.