– Мы должны поторопиться. Мы не можем пренебречь следующей ночью переправы. На севере Довра разразилась война. Ходят слухи о множестве погибших. Каждая Леурресса, умеющая охотиться, должна отправиться за шакалом, пока мы не сделаем новую флейту. – Она спускается еще на одну ступеньку и смотрит на меня своими черными глазами. – Это касается и тебя, Сабина.
– Но… как же Аилесса?
Да что с ними такое? Почему мы вообще обсуждаем войны, золотых шакалов и костяные флейты?
Роксана поджимает дрожащие губы, пока они не превращаются в тонкую линию. Пернелль вытирает глаза. Одива смотрит в ночное небо, словно подыскивая слова.
– Аилесса мертва.
– Что? – Каждая клеточка моего тела превращается в лед. – Нет… вы ошибаетесь. Это невозможно.
Порыв ветра треплет юбки старейшин, а сердце сжимается в груди, изо всех сил пытаясь забиться вновь.
– Мне очень жаль, Сабина. – Одива кладет руку мне на плечо. – Возможно, для тебя было бы лучше, если бы Аилесса никогда не… – она качает головой.
– Не рождалась? – мои глаза сужаются. – Это вы собирались сказать?
Ее брови цвета воронова крыла сходятся вместе. Милисента тут же делает шаг вперед, чтобы предотвратить очередную вспышку гнева.
– Ты забываешься, Сабина. Ты не должна так разговаривать с
– Но это не означает, что я любила его, – бормочет Одива так тихо, что у меня невольно возникает вопрос, слышал ли ее слова хоть кто-то из старейшин.
В любой другой момент я бы спросила, почему у нее есть еще одна кость – ведь она должна обладать всего пятью – но сейчас я лишь изумленно смотрю, как она проходит под аркой и скрывается в Шато Кре. Как она может так бессердечно относиться к собственной дочери? Что там вообще произошло?
Аилесса не могла умереть.
– Ох, Сабина. – Пернелль спускается и обнимает меня.
Но мои руки продолжают висеть по бокам.
– Мы сделали все, что могли, но из-за
Мои глаза тоже жжет, но я сдерживаю собственные слезы. Это не укладывается в голове. Аилесса не умерла. Я бы знала это. Почувствовала бы.
– Парень тоже умер?