Луна костяной волшебницы

И бросает клинок. Я прижимаюсь к скале и раскрываю одну из ладоней. А затем хватаюсь за рукоять.

Мать совершила отличный бросок, но веревка стягивает мои руки слишком сильно. И нож выскальзывает из ладони, царапая кожу. А затем скрывается в темноте.

Еще три стрелы летят в нашу сторону. Я вновь цепляюсь за выступ. Одна из стрел едва не задевает мне голову, прежде чем отскочить от стены.

Пальцы скользят по камню, но я из последних сил цепляюсь за него.

– Мама! – всхлипываю я.

Ее глаза наполняются болью. И она отрицательно качает головой, говоря таким образом, что не знает, как мне помочь. Ее веревка дергается, и мама спускается сантиметров на тридцать ниже, прежде чем ей удается вновь зацепиться.

– Они перерезают веревку, – посмотрев вверх, говорит она.

Я чувствую, как кровь отливает от моего лица. Мама может перепрыгнуть пропасть благодаря благодати летучей мыши, но у нее нет крыльев, чтобы вылететь из нее. Как она спасется сама? Или я?

Мы пристально смотрим друг на друга. И мир замирает на краткое мгновение. Я не могу дышать, не могу думать. Мы обе упадем и умрем. Но затем выражение лица матери меняется. Едва заметно дергается подбородок. А в глазах мелькает раскаяние. Не будь я ее дочерью, то могла бы этого не заметить.

– Костяная флейта, – настойчиво говорит она. – Он отдал ее тебе?

– Что?

Ее веревка опускается еще немного ниже.

– Бастьен сказал, что отдаст мне тебя и флейту. Она… у… тебя?

Сердце пропускает удар. Нет, оно теперь вообще вряд ли начнет биться снова. Какая же я дура. Она не любит меня. А пришла лишь за флейтой.

– Нет, – шепчу я. – Они сломали ее.

Я чуть не призналась в этом еще тогда, когда она впервые упомянула о ней в туннеле, несмотря на нож Бастьена, приставленный к моему горлу. Но побоялась, что она не согласится на обмен ради меня. И оказалась права.

Одива рычит от разочарования, что совершенно на нее не похоже.

– Я не позволю тебе забрать ее, слышишь? – кричит она в пропасть.

Веревка опускается в третий раз. И наши взгляды встречаются. Ее глаза сияют. Но трудно сказать, от гнева или печали.

– Я пыталась, Аилесса. Но это единственный выход.