Сахар на обветренных губах

22
18
20
22
24
26
28
30

— Замрите, — попросила я. Высвободила руку из-под покрывала и сняла с уха Одинцова прозрачную нить гирлянды.

— Держи, полуночница, — почуяв свободу, он протянул мне одну из кружек. Кофе оказался горячим.

— Спасибо, — я обхватила кружку обеими руками, придерживая локтями на себе покрывало и вновь повернулась к городу.

— Думал, только себе сварить, но услышал, что ты опять вышла на балкон. В чем прикол?

— Просто, — повела я плечами. Боковым зрением наблюдала за тем, как мужчина встал рядом и слегка наклонился, чтобы опереться локтями об узкое подобие подоконника. Не уверена, что на такой можно поставить цветочный горшок. Скорее всего, он упадёт на чью-нибудь голову.

— Ноги не мерзнут?

— Немного, — кивнула я. — Когда совсем замерзают, я захожу в квартиру. Не думайте, я тут стою не во вред себе.

Константин Михайлович шумно и протяжно вдохнул прохладного весеннего воздуха, глядя вместе со мной на мост через реку вдалеке. Отпил немного кофе, я повторила за ним и только сейчас заметила, что мой кофе он разбавил молоком. Сам же пил, как обычно, черный.

— Разбавил тебе немного. Ты за последние дни почти сжевала свои губы, решил не добивать их кипятком.

— Спасибо, — хмыкнула я. — Просто много думаю и даже не замечаю, что жую их. Привычка.

— Я заметил, — лениво кивнул мужчина. Снова отпил кофе и опустил взгляд в черную жидкость, отражающую лунный месяц. — Ты так и не рассказала, что сегодня было в полиции. Давили на тебя?

— Нет, — ответила я сразу, тряхнув головой. — Нисколько. Просто… Представляете, он шестнадцать раз воткнул ножницы в человека. А потом просто ушёл спать.

— Женька говорил, — согласно кивнул Одинцов. — А что с отпечатками?

— Насколько я поняла, на ножницах были только отпечатки отчима, которые он даже попытался стереть, когда проснулся утром, но у него это плохо получилось. Там ещё были и мамины отпечатки, потому что она этими ножницами пользовалась чаще всех, но у неё, вроде как, алиби.

— Твоих пальцев нет?

— Нет. Я их не трогала. Отчим, конечно, попытался свалить всё на меня. Типа, это я убила его друга. Потом он передумал, сказал, что защищал меня и поэтому сделал то, что сделал. В общем, следователь сказал, что он сам себя закапывает. И с каждым допросом всё глубже.

— Подписку с тебя не сняли?

— Нет. Сказали, что ещё не все свидетели опрошены.

— То есть, ты ещё померзнешь на этом балконе? — усмехнулся Константин Михайлович, глянув на меня.

— Я здесь не мёрзну. Мне здесь хорошо, — улыбнулась я, смущенно опустив взгляд.