Сахар на обветренных губах

22
18
20
22
24
26
28
30

— А ко мне чего не подошла?

— Самый сложных преподов решила оставить напоследок, — усмехнулась я. Вскользь глянула на его профиль и поймала легкую улыбку в уголке губ.

— Всегда было любопытно, что думают обо мне студенты. Есть какие-нибудь инсайды?

— Про студентов не знаю, а вот студентки считают вас… — я нарочито поморщилась, готовясь произнести это слово, будто оно вызывало у меня отвращение. — …котиком.

Константин Михайлович посмотрел на меня, удивленно вскинув брови.

Я тут же отвернулась к городу и отпила немного кофе, чтобы спрятать улыбку.

— Я — котик?! — переспросил он, явно не веря моим словам. А затем вместе со мной отвернулся к городу. — Надо что-то с этим делать. Я планировал получить репутацию самого лютого препода всего универа. Котик… — фыркнул он, повторив это слово.

— Не знаю, утешит вас это или нет, но в этот момент, когда девчонки назвали вас котиком, они оценивали не ваши профессиональные качества, а ваш торс и задницу.

— Что?! — не своим голосом, слегка переходящим в фальцет, переспросил Одинцов. Он даже кофе поперхнулся. — Задницу?!

— Ну, если честно, некоторые ваши брюки… они… Господи! — выдохнула я в ночь. Было и смешно, и стыдно об этом говорить. — Некоторые ваши брюки очень сильно… — одной рукой я показала окружность в воздухе. — …обтягивают вашу… задницу.

— А?! — лицо Одинцова забавно скривилось. Чувствуя румянец на собственных щеках и, не веря, что действительно только что ему об этом сказала, я сложилась пополам, смеясь от его реакции. Похоже, он действительно даже близко не думал о том, что девчонки могут оценивать его в физическом плане.

— Извините, — я взяла себя в руки, но улыбаться не перестала.

— И ты тоже пялилась на мою задницу?

— Чаще всего я вижу только ваши глаза. Задницей вы ко мне не поворачиваетесь.

Хотела добавить «во всех смыслах», но промолчала, не желая портить то хорошее настроение, которое образовалось на маленьком островке балкона.

— Котик, — шепнул себе под нос Одинцов. Качнул головой и пригубился к кружке, допив её содержимое залпом.

Я аккуратно разглядывала его, пока он смотрел на город.

Одинцов — преподаватель и Одинцов — сосед по квартире, казались мне двумя совершенно разными людьми.

Первый был всегда собран и суров. На его лице будто не существовало места для улыбок.

Тот Одинцов, что стоял рядом на балконе и делил со мной кофе, оказался простым и уютным. В нём не было той строгости и холодности, с которой я его ассоциировала почти весь учебный год. В толстовке, с потрепанными волосами и залегшими под глазами тенями от усталости, он не казался мне таким далеким и циничным, как в стенах универа. Простой, понятный и, как выяснилось, очень болтливый.