За границей Джон любит корчить из себя вельможу, светить своей мошной, отважно швырять деньги на боксерские поединки, скачки, петушиные бои, разгуливая с высоко поднятой головой среди «серьезных любителей», однако сразу же после приступа мотовства его охватывают жестокие позывы к экономии, и он не решается потратиться даже на пустяк, отчаянно рассуждает о банкротстве и в таком состоянии не соглашается оплатить без ожесточенного препирательства самый мизерный счет из лавки. Джон Булль – самый скрупулезный и неудовлетворенный плательщик в мире, каждую монету он достает из кармана бриджей с бесконечной неохотой, не прибавляет сверху ни фартинга и расстается с каждой гинеей, недовольно ворча.
При всех разговорах об экономии Джон, однако, щедрый глава семьи и любит принимать гостей. Его бережливость прихотлива, ее главная цель состоит в том, чтобы накопить достаточно средств для расточительности. Он готов отказать себе в стейке и пинте портвейна, чтобы в один прекрасный день зажарить целого быка, выкатить целую бочку эля и заодно угостить всех соседей.
Ведение домашнего хозяйства обходится ему чрезвычайно дорого – не столько из-за склонности к декорациям, сколько из-за обильного потребления хорошей говядины и кровяной колбасы, огромного количества прихлебателей, кого он кормит и одевает, и странной предрасположенности слишком высоко ценить мелкие услуги. Он невзыскательный хозяин, и если только прислуга потакает его странностям, время от времени льстит его самолюбию и не слишком нагло и в открытую ворует, то ей удается в совершенстве вертеть им. Все живущие под его началом, похоже, процветают и обрастают жирком. Домашнюю прислугу хорошо оплачивают, балуют и не слишком загружают работой. Лошади – гладкие и ленивые – медленно гарцуют перед солидным экипажем. Живущие в доме собаки дрыхнут у порога и не удостоят лаем даже взломщика.
Семейный особняк имеет вид старого поместья, напоминающего замок, – седой и почтенный, несмотря на попорченный непогодой фасад. Он не строился по каким-то там чертежам, а просто присоединял к себе отдельные части, возведенные в разные времена и в разном вкусе. Центральная постройка имеет явные черты англосаксонской архитектуры, ее солидность обеспечивает материал – увесистый камень и старый английский дуб. Как и все рудименты этого стиля, дом полон тайных переходов, мудреных лабиринтов и пыльных закутков и, хотя нынче почти все они освещены, там остается еще немало мест, где приходится передвигаться на ощупь в темноте. Главное здание время от времени надстраивалось и претерпевало серьезные изменения. Во время войн и мятежей возводились башенки и зубчатые стены, в мирное время – флигели. Надворные постройки, домики для привратников и конторские помещения появлялись согласно прихоти и понятиям об удобстве разных поколений владельцев, пока жилище не приобрело невообразимую вместительность и протяженность. Целый флигель занимает семейная молельня – почтенного вида громадина, в прошлом, видимо, чрезвычайно роскошная, но даже после всех перестроек и упрощений разных времен, сохраняющая атмосферу торжественного религиозного благочестия. Внутренние стены украшены статуями предков Джона, молельня снабжена уютными мягкими подушками и туго набитыми креслами, позволяющими тем членам семьи, кто еще посещает церковную службу, спокойно дремать при отправлении своих моральных обязательств.
Содержание этой молельни стоит Джону больших денег. Однако он тверд в своей вере и щепетилен в своем усердии, ведь по соседству много часовен понастроили всякие отщепенцы, а кое-кто из соседей, с кем у него случались ссоры, и вовсе завзятые паписты.
Чтобы использовать молельню по назначению, он за большие деньги содержит благочестивого дородного семейного священника. Священник этот – очень начитанная и чинная особа, породистый христианин. Он всегда разделяет мнение пожилого джентльмена, смотрит сквозь пальцы на его мелкие грешки, журит детей, если те упрямятся, и очень полезен, когда надо заставить жильцов читать Библию, молиться и, главное, вовремя и безропотно оплачивать свое проживание.
Семейные покои выдержаны в крайне старомодном вкусе, тяжеловесном и неудобном, но хранящем торжественное величие былых времен. Их украшают богатые, хотя и выцветшие шпалеры, неповоротливая мебель и масса великолепного тяжелого старинного столового серебра. Громадные камины, просторные кухни, богатые винные погреба и пышные банкетные залы, все это говорит о разгульном гостеприимстве былых времен, в сравнении с которым нынешние домашние торжества выглядят не более, чем бледной тенью. Кроме того, целые анфилады комнат, похоже, заброшены и обветшали, башни и башенки покосились от старости, и когда на дворе дует сильный ветер, грозят обвалиться на головы домочадцев.
Джону не раз советовали коренным образом перестроить старое здание, снести несколько бесполезных пристроек, а другие укрепить, используя полученный от сноса материал, но пожилой джентльмен всегда воспринимал идею в штыки. Он уверяет, что старый дом – прекрасное жилище, надежен и защищает от непогоды, не шелохнется даже во время грозы, что он простоял несколько веков и уж точно не рухнет теперь. А что касается неудобств, то его семья к ним привыкла и будет чувствовать себя без них неприкаянно. Что громоздкие размеры и беспорядочная планировка возникли в течение столетий по мере разрастания усадьбы и приумножались умом каждого поколения. Что такой древний род, как его, нуждается в большом доме; новые семейства выскочек пусть живут в современных коттеджах и ютятся в коробульках, но старинная английская семья должна обитать в старинном английском особняке. Если указать на какую-либо часть здания как ненужную, он будет настаивать на ее важности для сохранения прочности всей постройки, цельности ее облика, и клясться, что разные элементы соединены таким образом, что, если разрушить один из них, то вся постройка может обрушиться вам на голову.
Загадка объясняется тем, что Джон питает большую склонность к покровительству и патернализму. Он полагает, что древний почтенный род просто обязан раздавать места щедрой рукой и отдавать себя на съедение иждивенцам, а потому – отчасти из гордости, отчасти по доброте душевной – Джон завел себе правило всегда давать приют и содержание уволенным по старости слугам.
В итоге, подобно хозяйству многих других почтенных семейств, его поместье оказалось в плену у старых верных слуг, кому он не в силах отказать, и старых привычек, от которых он не может избавиться. Его усадьба напоминает большую богадельню и при всей ее обширности едва вмещает всех желающих. Любой закуток или угол внутри дома занят каким-нибудь бездельником. Полчища бывалых истребителей говядины, страдающих от подагры стариков и ушедших на покой генералов кладовых околачиваются вокруг, топчут газоны, дремлют под деревьями или нежатся на солнышке на скамьях у порога. В каждой надворной постройке и каждой конторке расположился гарнизон нахлебников и их родственников, ибо они невероятно плодовиты, а умерев, оставляют в наследство Джону ораву голодных ртов. Стоит стукнуть киркой по самой ветхой покосившейся башне, как из какой-нибудь лазейки или щели тут же выскочит седогривый престарелый дармоед, проживший всю жизнь за счет Джона, и начнет стенать, что у бедного измученного трудом семейного слуги отнимают кров над головой. Такие жалобы доброе сердце Джона не в состоянии вынести, а потому человек, всю жизнь поглощавший оплаченную хозяином говядину и кровяную колбасу, на старости лет может твердо рассчитывать еще и на трубочку и большую кружку пива.
Большая часть парка превращена в пастбище, где негодные к работе кони безмятежно пасутся до конца своих дней, – достойный пример благодарного отношения, который не помешало бы перенять некоторым соседям. Более того – Джону доставляет большое удовольствие показывать гостям этих лошадей, распространяться о их добрых качествах, превозносить их прежние заслуги и хвастать не без некоторого тщеславия об опасных приключениях и бесстрашных похождениях, через которые они пронесли своего владельца.
Он прихотливо чтит семейные привычки и семейные обременения. Его жилище населяют орды кочевников, но он не потерпит их изгнания, потому что они расплодились еще в незапамятные времена и сосали соки из всех поколений рода. Джон не позволит отрубить с высоких деревьев, окружающих дом, ни одной сухой ветки, ведь на этих деревьях веками гнездовались грачи. Голубятню захватили совы, но это наследные совы, которых нельзя трогать. Ласточки буквально забили своими гнездами дымоход, воронки проникли в каждый архитрав и карниз, из башен вылетают и сидят на флюгерах вороны, а старые седоголовые крысы без боязни бегают по всему дому посреди бела дня. Одним словом, Джон питает огромное почтение ко всему, что окружало семью долгое время, и не желает слышать о пересмотре заблуждений, ибо это добрые старые родовые заблуждения.
Все вместе эти капризы и привычки прискорбным образом опустошили карманы старого джентльмена.
Поскольку он гордится своей скрупулезностью в расчетах и стремится поддерживать доброе имя среди соседей, его повадки создают большие затруднения в деле исполнения взятых на себя обязательств. Последние усугубляются раздорами и соперничеством, постоянно вспыхивающими внутри семьи. Его дети выросли, следуя различным призваниям, и приобрели неодинаковый образ мыслей. Им всегда позволяли свободно высказывать свое мнение, и теперь, при виде нынешнего положения дел они не стесняются и громогласно пользуются этой привилегией. Одни выступают в защиту родовой чести и настаивают, чтобы старое поместье сохраняло первозданный облик, чего бы это ни стоило. Другие, более осмотрительные и рассудительные, упрашивают старого джентльмена сократить расходы и перевести всю систему домоводства на современный лад. Джон временами вроде бы и не прочь прислушаться к их мнению, однако их советы вдребезги разбиваются о взбалмошное поведение одного из его сыновей. Этот шумливый, пустоголовый субъект с вульгарными замашками, который ничем не занят кроме посещений пивной, любит разглагольствовать в местных клубах и взял на себя роль главного пророка среди самых бедных отцовских иждивенцев. Стоит кому-то из братьев заговорить о реформах и сокращении расходов, он тотчас вскакивает, снимает слова у них с языка и громко требует перемен. Если он раскрывает рот, уже никто не может его остановить. Он ругает свой дом, пеняет старику на его расточительность, высмеивает его вкусы и занятия, требует прогнать вон старых слуг, отдать кляч на растерзание собакам, отправить восвояси жирного попа и принять на его место бродячего проповедника, сровнять с землей всю усадьбу и выстроить вместо нее дом попроще из кирпича. Он поносит любое семейное увеселение или празднество и, что-то бурча, мигом сбегает в пивную, как только у дверей появится экипаж. Постоянно жалуясь на пустой кошелек, он при этом не стесняется тратить все деньги, выданные на карманные расходы, в кабаке и даже влезать в долги за выпивку, списывая нехватку средств на расточительность отца.
Нетрудно представить себе, как мало такое поведение согласуется с пылким темпераментом старого джентльмена. Постоянное прекословие сделало его настолько раздражительным, что само упоминание о сокращении расходов или переменах служит сигналом для начала перебранки между ним и кабацким пророком. Так как последний слишком дюж и строптив и давно вырос из возраста, когда боятся палки, между ними часто вспыхивают словесные баталии, временами достигающие такого накала, что Джон зовет на помощь своего сына Тома, офицера, служившего за границей, а сейчас за полцены живущего в доме отца. Этот всегда готов заступиться за старика, будь тот прав или виноват, выше всего ценит скандальную, буйную жизнь и готов по кивку головы выхватить саблю и помахать ей над головой пророка, если тот осмелился выступить против родительского авторитета.
Эти семейные распри, как водится, вышли наружу и превратились в лакомство для соседей-сплетников. При упоминании о Джоне люди начинают с глубокомысленным видом качать головой и выражают надежду, что его дела не так плохи, как это представляют, но раз даже собственные дети бунтуют против его расточительства, то, очевидно, он и впрямь плохой хозяин. Говорят, что он по уши увяз в закладных и не вылезает от ростовщиков. Джон, несомненно, великодушный пожилой джентльмен, но живет не по средствам. С самого начала было ясно, что его любовь к охоте, скачкам и боксерским поединкам на деньги не доведет до добра. В общем, усадьба мистера Булля очень хороша и принадлежит семье долгое время, но при всем этом куда лучшие усадьбы уходили с молотка.
Однако хуже всего эти меркантильные неурядицы и домашние распри действуют на самого беднягу Джона. Славное круглое брюшко и довольное розовое лицо пропали, в последнее время он съежился и высох, как яблоко, побитое морозом. Алый, обшитый позументом жилет, надуваемый попутным ветром удачи и молодецки топорщившийся в былые цветущие времена, теперь висит на нем, как грот в абсолютный штиль. Кожаные бриджи покрылись морщинами и складками и, похоже, с трудом держат голенища сапог, ставшие слишком широкими для некогда крепких ног.
Вместо того, чтобы, как прежде, ходить гоголем, сдвинув треуголку набекрень, помахивать палкой с набалдашником и то и дело смачно тыкать ей в землю, твердо смотреть в лицо любому встречному, пропеть пару строк из шуточного канона или куплет застольной песни, теперь он расхаживает, задумчиво насвистывая себе под нос, опустив голову, сунув палку под мышку, а руки – вглубь явно пустых карманов.
Такова сегодняшняя участь добряка Джона Булля, но, несмотря ни на что, старик как всегда тверд духом и смел. Стоит вам сделать хотя бы намек на сочувствие или озабоченность, как он немедленно вспыхивает, божится, что богаче и здоровее его не найти во всей Англии, рассуждает о крупных суммах, которые собирается потратить на украшение дома и покупку еще одного имения, и с молодецким куражом, вертя палкой, страстно рвется устроить еще один поединок.
Хотя во всем этом есть доля эксцентричности, положение Джона, признаться, вызывает у меня большое участие. При всех его странностях и предрассудках, он остается безупречно честным стариканом. Он, возможно, не такой молодец, каким себя воображает, но по крайней мере в два раза лучше того, каким его рисуют соседи. Все его добродетели – простые, доморощенные и безыскусные – подлинны. Даже недостатки содержат в себе букет добрых качеств. Расточительность имеет вкус щедрости, сварливость – храбрости, доверчивость – веры в людей, тщеславие – гордости, а прямота – искренности. Все это происходит от избытка яркого, вольнолюбивого характера. Он похож на дуб – шершавый снаружи, солидный и крепкий внутри, на чьей коре по мере роста и повышения ценности древесины появляется все больше наростов и чьи ветви ввиду их больших размеров и пышности страшно скрипят и ропщут даже не в самую сильную бурю. В облике старого семейного особняка тоже есть нечто крайне поэтическое и живописное, и пока в нем можно жить, я с дрожью наблюдаю за попытками сделать его предметом нынешнего столкновения вкусов и мнений. Некоторые советчики Джона, несомненно, хорошо разбираются в архитектуре и могли бы оказать ему услугу, однако боюсь, что многие из них не более чем погромщики, которые, если допустить их с кирками к почтенному зданию, не остановятся, пока не сровняют его с землей и, возможно, сами себя похоронят под его обломками. Мне только остается пожелать, чтобы нынешние невзгоды научили Джона быть о смотрительнее в будущем, чтобы он перестал мучить свой разум чужими заботами, оставил бесплодные попытки бороться за благо соседей, а также мир и счастье во всем мире посредством дубинки, тихо сидел дома, постепенно отремонтировал свое поместье, развивал свой вкус согласно собственным предпочтениям, по-хозяйски обдуманно относился к доходу, заставил слушаться, если сможет, своих непокорных детей, вернул радостные сцены былого процветания и еще долго находил удовольствие в цветущей, почтенной и счастливой старости на земле предков.