Мэддокс уже порвал обертку, прежде чем я успела закончить предложение. Он откусил огромный кусок, жадно пережевывая.
— Извини, Сладкая Щечка. Ты не можешь дать голодному человеку еду и забрать ее. Точно так же, как нельзя выставлять свою киску напоказ возбужденному мужчине и ожидать, что он не сожрет тебя.
Я выдохнула. Он был абсолютно невозможен.
— Для тебя все должно быть сексуальным?
Мэддокс откусил еще один сэндвич.
— Мы рождены быть сексуальными существами. Почему бы не принять это?
Я прислонилась к окну, наблюдая за проезжающими машинами, пока Мэддокс большими кусками поглощал свой бутерброд. Он явно был голоден. Как только он доел последний кусочек, я затронула запретную тему.
— В тот день… в кладовке, — начала я.
Мне не нужно было смотреть на Мэддокса, чтобы почувствовать перемену в нем. Когда он заговорил, его голос сказал все.
— Еще раз заговоришь об этом, и я тебя так испорчу…
— Почему ты так полон гнева? — Я прервала его прежде, чем он успел закончить свою угрозу. — Я тебе не враг.
Он издал безрадостный смех.
— Это довольно иронично, учитывая наши отношения, если их можно так назвать.
— Это иронично, не так ли? — Я наконец повернулась, чтобы посмотреть на него. Он прислонился плечом к окну, лицом ко мне. Его глаза были ярко-голубыми в солнечном свете, мерцая и скрывая что-то более темное.
Кем был человек за этой маской?
— Но я не собираюсь причинять тебе боль. Это никогда не было моей целью. Я только пыталась расквитаться с тобой.
Мы с Мэддоксом играли в кошки-мышки. Это раздражало, но было безвредно.
Он склонил голову набок.
— Значит, ты хочешь сказать, что не причинишь мне вреда, если я сначала не причиню тебе вреда? — спросил он грубым, хриплым голосом.
— Да, это справедливо. Если ты причинишь мне боль, я заставлю тебя пожалеть об этом.