Я не отпущу, Лила.
Она не говорила, и я не смел нарушить молчание. Лила тихонько всхлипнула и вытерла слезы другой рукой, но она не могла сдержать плач. Она выплакала свое маленькое сердце, отчаянный всхлип, исходящий от человека, лишенного всех ее надежд и мечтаний.
Словно поняв теперь, что она держит меня за руку, она попыталась вырвать ее у меня. Я держал крепко, сжимая ее руку в комфорте.
— Уходи… уходи, — пробормотала Лила.
Я молчал, не желая произносить ни слова, но и не желая уходить.
Минуты, наверное, превратились в часы, пока я сидел с ней. Она плакала, пока я не подумал, что слез не останется, но она все равно плакала. Она больше ничего не говорила, и я тоже. Лиле нужно было скорбеть в тишине, но я буду рядом с ней. Я остался, и я буду драться с любым ублюдком, который попытается заставить меня уйти.
Каждый всхлип, сотрясавший ее тело, еще больше разбивал мое глупое сердце. Из нее вырвался всхлип, мучительный звук, и она сильнее сжала мою руку, ее ногти впились мне в кожу. Ее другая рука поднялась, и она схватилась за грудь, прерывистый всхлип сорвался с ее губ. Все ее тело тряслось, то ли от холода, то ли от силы ее слез, я не знал.
Звук ее изо всех сил пытающихся дышать через ее плач уничтожил меня.
— Это… больно, — захныкала она. — Это… больно… так больно, Мэддокс.
Ее дыхание было прерывистым, задыхающимся, и ее тело рухнуло вперед, как будто вся сила покинула ее тело. Она не должна была так сильно воздействовать на меня, но во мне бурлили дикие эмоции, когда я вдыхал ее боль и страдания.
Глядя, как Лила, которую я знал, сильная и уверенная в себе Лила, распадается вот так…
Сука!
В груди появилась фантомная боль, словно невидимый нож, злобно впивающийся в мою плоть, — боль становилась невыносимой.
Я схватил ее, прежде чем она успела соскользнуть со скамейки, ее тело ослабело от горя. Наши колени впились во влажную грязь, но мне было все равно, когда я притянул ее к себе. Она полусидела у меня на коленях, уткнувшись лицом в мою шею, а ее слезы промокли сквозь мою рубашку и на мою кожу.
— Почему это… не останавливается? Почему? Почему? Почему?! — Она плакала. Ее крошечный кулачок сжал мою рубашку. — Больно… даже больнее. Каждый раз… каждый год. Боль… просто никогда не уходит… прочь.
Я не знал, что сказать, не знал, что, черт возьми, делать, поэтому просто обнял ее. У меня никогда не было слов соболезнований, мне некого было утешить до Лилы.
Черт возьми, в тот момент, когда девушка начинала проливать слезы, я бежал в другую сторону, насколько мог. Девушки и слезы были единственным, чего я не делал, нет… никогда.
До Лилы.
Жизнь сломала ее.
Так же, как это сломало меня.