Надобно ему сейчас грехи ее увидать. Отпущение их…
А постриг… Для чего постриг?
От волос ее избавить? Кому они надобны?
От близких укрыть да любимых?
Для чего?
Над стенами пролечу. Под землей уползу. Пустите, выпустите!
Аксинья слышала под епитрахилью свои путаные ответы. Какие ответы? Ничего ведь не говорила, все думала про грехи да любовь к ближним и даль- ним.
– Ты успокойся, с молитвами к Господу обратись, – отвечал ей священник.
«Мысли прочел», – пугалась Аксинья. А потом понимала, что вслух все говорено. Путаное и дурное, что нитями тянулось в голове ее, вылезло изо рта.
Вдруг она закричала:
– Спасите, худо мне!
А кричать-то было некому – вдвоем были в храме. Веснушчатый отец – отец Сергей, всплыло в бреду – что-то тихо и спокойно ей говорил, увещевал, велел молиться, чтобы спасти грешную душу. Потом вывел наружу, а сестра Серафима дотащила до клети, заперла за ней скрипучую дверь.
Всю ночь Аксинья перечисляла грехи свои. А утром уснула под оголтелый лай псов.
Зоя к ней больше не являлась. Видимо, боялись, что колдунья собьет с пути истинного.
Дважды в неделю, в первый и четвертый день, приходила слабоумная Емка. Она звенела замком, отворяла скрипучую дверь в кельицу, приносила миску с холодной кашей – черствого хлеба боле знахарке не полагалось. Что-то лопотала, а слов было не разобрать. Клоки шерсти, завернутые в лен, менялись на мотки, и обмен тот Аксинья ненавидела.
– Оуту аушка вала ца егия, ого оворила. Еез ва ня ориг.
Среди лепета Аксинья разобрала слово, другое, требовала у Емки повторить дюжину раз и еще столько же. Та не злилась, как всякая другая, улыбалась, показывая желтые зубы и неровные десна, съеденные зимней болезнью. Старательно говорила, и вновь Аксинья понимала лишь пару слов.
Она взяла веретено и на земляном полу стала царапать то, что говорила Емка.
– Иеет оец егий…
Кто сдавил горло Емки и оставил ее без ясных звуков, проделки каких бесов, сокрушалась Аксинья. И вновь писала.
ebooksa