И Степан решил использовать последнее средство.
В кельицу вновь пришла тьма.
Она нащупала кувшин с водой и пила ее малыми глотками. Во рту закисало разочарование, голова болела, и звенел в ней колокол. Или то звали на вечернюю службу?
– Здесь я. Здесь я.
Она повторяла это бессмысленное и глупое, точно последние дни, месяцы… Сколько она в этой обители? Вечность или – раз, два, три… шесть, еще боле месяцев от Святок до окончания лета. Она загибала пальцы, и ободранная кожа напоминала о неудачном побеге. И скулила, скулила, скулила… Не слезы текли по лицу – жизнь ее, неспокойная, неправедная, бурная.
Сквозь рыдания внезапно услыхала постукивание и что-то невнятное. Звуки те повторялись и повторялись, и будто бы услышала имя свое. «Совсем худо мне? Бесы шепчут – те, что в голове живут?» – сказала и чуть не засмеялась, такой несуразицей полна.
Она приложила ухо к стене, деревянной, шершавой, и тут же тес уколол десятком заноз любопытное ухо. Шептун умолк: ни постукивания, ни скрежета, ни имени.
– Померещилось. – Она перекрестилась.
В монастырской темнице и не то в голову явится. И тут же вспомнила икону, где бесы рвались изо рта и ушей, корчили рожи и тащили полуголых грешников. Всегда ее боялась.
– Аксинья, – разобрало отчетливо ухо, и что-то в голосе шептуна показалось знакомым.
Она молчала, и перед глазами были те бесы изо рта, но все ж не выдержала и спросила:
– Ты кто? Человек али кто неведомый?
И когда услыхала, кто говорит с ней, оцепенела.
Никогда не знаем, что принесет спасение, а что станет погибелью.
Степан с людьми своими встречал третью ночь под стенами Покровской обители и вспоминал, как сундук его прогнал спесь матушки Анастасии. Она открыла тяжелую, сцепленную железными скобами крышку и, забыв о сане своем, низко склонилась, прогнала отца Евода, что пытался помочь, вытаскивала каждую книгу, каждый свиток и гладила с великим благоговением.
Степан никогда не слыл книгочеем – учитель его, Михаил Ревяка, то подтвердил бы, – но при случае покупал рукописи и книги, ежели видел в них интерес. «Сказание» Авраамия Палицына – ветхая, будто писана о давних временах, а не о великом разорении, «История» на греческом или ином, неведомом Степану языке, свитки с картами разных земель, «Златоуст», «Книга Ивана Богослова», «Минея общая» – все в досках, коже, с золотом и каменьями.
Какие из них читал, какие так и остались на дне сундука иль разбросанными по его горнице. Матушка Анастасия пренебрегла государевой грамотой и письмецом отца Леонтия, была равнодушна к угрозам и золоту, так все ж нашел ее слабое место.
– Спасибо за дар монастырю.
Она вернула в сундук последнюю книгу в багряном, цвета старой крови переплете, расставаясь с ней неохотно, точно с ребенком. Выпрямилась наконец, и Степана вдруг обожгло: «А ежели не возьмет дар?» Но отец Евод и Хмур уже тащили сундук, и ворота были открыты.
Служилые быстро потушили костры, отвязали лошадей и, соскучившись по родным бабам, снялись с места, не подумав и попрощаться. Степан вспомнил, как государь Иван III и хан Ахмад стояли на реке Угре: поглядели друг на друга да ушли. Так и Степановы люди со служилыми солекамского воеводы.
ebooksa