– Иди, Семен, – величественно кивнул отец Евод алтарнику.
Тот обернулся, одарил взглядом, точно Строганов что-то украл с его двора.
– Иди, иди…
Священник молчал, тихонько перебирал четки и взирал так, словно пытался прочесть потаенное. Нашел дурака!
– Исповедаться тебе надобно. Много страстей томят душу твою, Степан Максимович.
– Где она?
– Сие не могу сообщить, – сказал отец Евод грустно. Еще бы слезу пустил.
– Отчего?
Схватить бы его за шею и трясти, трясти, пока наружу не вывалится и гордость его, и все тайны… С огнем играет!
Отец Евод погасил свечи, что стояли у входа, нарочно медленно, будто сонная муха. О Господи, дай терпения.
Вдруг Степан понял, что надобно ему сейчас говорить, какие слова проймут надутого, довольного собой захолустного батюшку и дадут ему ценные сведения. И он самолично прикрыл врата, приказав казачкам следить, чтобы мышь не проскочила.
Ежели кто сказал бы ему, наглому, довольному собою купцу, сыну именитого человека Строганова, что он на коленях будет молить плешивого батюшку еловской церкви, шептать исповедь ему, сердце открывать, долго бы хохотал и отправил на уд собачий.
Эх и играет с нами кто-то. На Руси зовут Богом, у басурман – Аллахом, у самоедов, юраков да иных лесных и степных народцев – богом Неба да Земли.
Есть сила, что заставляет вылезти из своей шкуры. Обратиться в полную противоположность и стать перекидышем[73]… А кто-то глядит на тебя да смеется: ишь как я тебе рога обломал да хвост подпалил.
Но не о том говорил сейчас Степан священнику. Озвучил бы ему – был бы еретиком назван да отправился в далекие топи…
– Стою перед тобой словно голый, словно Адам. Много я грехов сотворил. И во блуде жил с Аксиньей Ветер, мужней женкой. И людей убивал, за дело, да все ж…
Степан дышал тяжело, устал, точно с тремя ворогами бился. Глядя в мудрые глаза попа – черт бы его побрал! – все рассказал. Как женку в искушение ввел, как охотился за ней, прелюбодей, как руку потерял. Как устыдился, про голод в Еловой услышав, как решил дочку забрать у ведьмы, как блудил в Великий пост. Не кривил душой, не выдумывал оправданий… Давно не ходил Степан на исповедь, не верил он в это дело. С детства усвоил: ежели кто-то знает твои тайны, может навредить.
И про то рассказал, как стала Аксинья его воздухом. Про сватовство к девке глупой по отцову велению, про стыд и попойки… А поп кивал, перебирал четки, и легкая дымка окутывала Степана, словно шептала: «Прощен».
Долго говорил он с отцом Еводом, много горького услыхал, словно дитенку малому ему простые вещи втолковывал. И по сто поклонов каждый день, и пост блюсти три месяца (иль шесть?) – Степан и не запомнил.
Отец Евод, возрадовавшись, что повел к искуплению великого грешника, рассказал, где святая Церковь спрятала Аксинью, ведьму, блудницу. И оттого Степан готов был расцеловать батюшку, да удержал чувства. Лишь руку его облобызал на прощание.
ebooksa