Сейчас, открывая амбары один за другим, пропускал меж пальцами искристые шкуры соболя и лисы, серой белки и куницы, и знал, что с голода семья не умрет.
И даже боле.
Взяв верного Хмура, он откопал два сундука, вытащил их, удостоверившись, что на страже верные люди.
Они взяли огромную костомаху, покрутили ей, словно отгоняя невидимых врагов. Сундуки зарыты в амбаре, в каждом из них по три зуба. А в каждом из зубов заключено их будущее. Помоги Господь!
Степан взял в обычай сидеть недалеко в стряпущей и глядеть на Еремеевну, что допоздна суетилась у печи. Мелькали ее ловкие, умелые руки. Слышались тихие напевы, ласковое «Что, хозяин, устал?» или «Степан Максимович, не кручинься – вызволишь свою любушку».
Старуха не делала различий меж ним, самовластным хозяином крохотного царства, и приблудным Нежданом. Всякого нужно было накормить, обогреть, утешить. Или укорить, ежели что сделал неверно. Выстирать одежу, зашить порты, уложить спать на мягкой перине. Ни одна женщина в его жизни не напоминала мать с той же отчетливостью, что веселая и заботливая Еремеевна. Вернее, мать, какую бы он хотел видеть, – своей толком не помнил.
– Не могу я сидеть и ждать. Аж сводит всего от злости, нетерпения… Знала бы ты, как тяжко!
Еремеевна кивала и тем же ласковым голосом, каким сказывала были-небылицы, повторяла, что всему свой срок. Уйдет горе, будет все ладом.
– Отчего не писали, что Нютка в Устюге? Что за блажь? – вновь ярился Степан. – Нечего дочке моей в чужом доме делать. Забрать ее!
Еремеевна, точно наделенная особым даром, вновь увещевала Хозяина: мол, и матушка ее согласилась, и наделает бед неумная Нютка, то ли к Лизавете пойдет с угрозами, то ли к воеводе, то ли еще чего учудит. Буйная кровушка.
Степан кивал, но вновь заводил речь, что надобно писать Митьке, отправлять людей и возвращать домой старшую.
– А где младшая? – вспомнил он про темноглазую Феодору. Похожа на мать, да без чертовщинки, без лукавого прищура. – Привести младшую.
Еремеевна поглядела на него с жалостью – иль то свечи плясали на полном лице. Она заливала солод теплой водой, добавляла щепоть того, другого, и в Степане уже забурлил гнев, точно хмельное пиво в бадье.
– Да здесь, здесь она. Анна Рыжая приглядывает за Феодорушкой, сказывала уже тебе.
– Пусть приведет, – нахмурился Степан.
Еремеевна послала нечесаного Неждана, что всегда крутился рядом со стряпущей в надежде перехватить кусок.
Скоро девчушку, осоловевшую ото сна, принесли. Молодуха поклонилась молча, отдала прямо в руки отцу – теплую, в длинной льняной рубахе. Степан невольно заметил, как полная грудь Анны качнулась, и устыдился своего взгляда. «Так и праведником можно стать», – ухмыльнулся он, но миг спустя слова дочки вбили в него кол.
– Матушка, – пищала та, отталкивала его и тянула ручонки к грудастой девке. – Матушка, к тебе хочу.
Рыжая Анна, сдобная, румяная, точно из печи, испугалась, сжалась в комок и умоляюще глядела, мол, не виновата я, дите само так зовет.
Людоед он, что ли! Чего так пугаться…
ebooksa