Серебряная кожа. Истории, от которых невозможно оторваться

22
18
20
22
24
26
28
30

Ванька с затаенной досадой покрутил головой. Берег озера изгибался каменистой волной, в двадцати шагах от построек начиналась тайга. Густой лес карабкался по склонам гор, со скрежетом отдавал землепашцам свои десятины.

– Жена, пять дочек по лавкам, силы не те… День и ночь пахать надобно, – пожаловался Ванька.

Иннокентий только беззлобно усмехнулся. Есть желание – и горы свернешь. А воздух сотрясать многие горазды.

Ванька молол языком, щедро делясь последними новостями: кто женился, кто помер, кого в рекруты10 забрали. Иннокентий кивал, иногда задавал короткие вопросы, но думал об ином: как быстрее залатать старую сеть. Лизка, средняя Ванькина дочь, крутилась тут же. Она связывала прорехи, пыталась помочь Иннокентию, но, суетливая, больше мешала.

– В жены меня возьмешь? – Лизка воспользовалась тем, что отец наконец умолк.

Девке не исполнилось пятнадцати лет, но самостоятельности в ней было с перебором. Говорила, что думала, безо всякого стеснения глядела на Иннокентия – и он смущался.

– Сдурела, девка, – отец шутливо намотал русую косу на руку.

– А что? Я работящая, шустрая…

Девка всматривалась в Иннокентия, искала поддержки. Мужик отводил глаза, точно винил себя за ее несусветное предложение. Что-то углядела в нем смелая девка, увидала слабину.

– Домой пошли, Лизка.

Ванька тащил дочь, а та все вырывалась, оглядывалась. Мудреное дело – малолетка ввела взрослого мужика в оторопь. Потом, поздно вечером, укладываясь спать, Иннокентий проронил в темноту недоуменное:

– Ну Лизка…

***

Лето с оглушительными трелями птиц ступило на байкальскую землю. Озеро и небо соперничали в яркости. Иннокентий вставал с петухами и ложился за полночь, благо ночи в Сибири короткие. Огород, скотина, рыбалка, охота – поспевал везде. Уложив ноющее от работы тело на тощую перину, он мгновенно засыпал.

Но эта светлая ночь не давала покоя. Волны Байкала с вкрадчивым плеском накатывали на берег. Кто-то возился и по-звериному шушукался в лесу. Через тихие звуки пробилось хныканье. Залаял пес с отмороженным хвостом, что сидел на привязи.

Иннокентий прислушивался, ворочался с боку на бок. Наконец, встал. Сколько бороться с собой? Через затянутое бычьим пузырем окно проникал тусклый свет июньской ночи.

– Лизка, ты что ль? – озирался, искал плаксу, но берег был пуст. – Хватит реветь, выходи, не обижу.

Он отвязал Куцего, и пес с громким лаем носился вдоль озера. Иннокентий поежился – прохладная ночь кусала босые ноги. Ничего. Зло сплюнул и собрался было возвращаться. Хныканье повторилось.

– В море кто-то, говоришь? – Куцый звонко лаял, втягивал воздух, учуяв что-то манкое. – Ишь выдумал! Кого там бесы носят? Дурень ты, Куцый.

Пес закрутился на месте, завилял обрубком. Он в нерешительности потоптался, вглядываясь в темную гладь воды.