Серебряная кожа. Истории, от которых невозможно оторваться

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты… оденься… – Иннокентий стащил рубаху и протянул черноволосой.

– Зачем? – У нее оказался высокий голос.

– Ты что ж, дикарка?

– Дика-а-арка, – повторила она.

Иннокентий со стыдом ощутил, как тело отозвалось сладкой болью на обычное слово, сказанное черноволосой:

– Давай.

Длинная рубаха закрыла смуглое тело, и он облегченно вздохнул.

– Спасибо тебе. Если б не ты, навечно в сетях бы запуталась. – Она крутилась вокруг Кеши в каком-то чудном танце.

– Ты что ж там делала?

– Я у берега…

– Где живешь?

– Там, – махнула рукой.

Иннокентий вглядывался в женское лицо и понял, что смущало его покой, что особого было в незнакомке. Темные брови, высокое чело, небольшой нос, сочные губы, гладкая кожа. А вот глаза… Они казались жуткими, невыносимо темными, но притягательными. Большие, чуть вытянутые к вискам, они отличались от обычных глаз, как Байкал от малого лесного озера. Ни зрачка, ни радужки, ни белого яблока – все сплошь залито чернотой, бездонной, непрозрачной.

– Вкусно пахнет. – Она крутилась возле коптильни.

– Угостить?

Девка кивнула, засмеялась звонко, точно воды байкальские зажурчали. Иннокентий снял решетку с заключенной в ней рыбой, вытащил горячую, пахнущую дымом, источающую сок тушку омуля и протянул гостье на куске бересты. Та отломила хвост, тихо взвизгнула, облизнула обожженный палец.

– Ты обожди, не спеши.

Черноволосая послушно держала на руке бересту с угощением, принюхивалась, точно собачонка.

– Долго! – Черноволосая ждала, и ноздри ее раздувались, втягивая манящий запах.

– Теперь можешь есть, – усмехнулся Кеша и с любопытством смотрел, как странная гостья уминает рыбу, прикрыв темные глаза. От омуля не осталось ни хребта, ни головы.