– А хочешь кофейку? Попьем на балкончике вдвоем. – Она вскочила, чтобы отдать прислуге распоряжение.
– Нет, голубушка, не кофейку, а настоечки, что-то горло прихватило. – Он пожаловался просто так, не потому что действительно беспокоило горло, а чтобы она пожалела. И она это поняла. И сразу стало хорошо, и вовсе не следовало разговаривать про немирное.
С началом войны приумножились странности Иннокентия Карповича: теперь он стал обозначать одежду как фартовую и не очень. В числе первых числился лимонный жилет и полосатые панталоны, а в числе вторых – коричневый редингот. Выходило так, что жилет приносил удачу, дни становились продуктивными, успехи исчислялись десятками, а редингот всегда тащил за собой скуку и разочарование. Поэтому лимонный шелк затерся едва не до дыр, а коричневое сукно висело в гардеробе как будто вчера из магазина.
После Февральской революции в 1917-м жить стало опаснее, но интереснее. Иннокентий Карпович ходил на какие-то собрания, за кого-то голосовал, даже писал длинные петиции от лица петроградских предпринимателей. Быстро воспламенявшаяся натура не упускала случая впрыснуть в кровь авантюрных специй, но рассудок уже понимал, что ничего хорошего ждать не приходилось. Тем, кто процветал при старом режиме, Временное правительство не приготовило сдобных плюшек. Дальше – только хуже.
Инессе исполнилось десять лет, почти барышня. Веселые детские кудряшки уже не обрамляли головку ангельским нимбом, а стелились по худеньким плечикам благочинными локонами в узде шелковых лент. Высокие аристократичные скулы подчеркивали отцовский профиль, в котором от далекой грузинской родни сохранился тонкий нос с горбинкой. Материны приветливые глаза на матовом лице без веснушек смотрели холоднее и как будто свысока. Рыженькая Анастасия Яковлевна согревала взглядом, а темноволосая Инесса только оценивала. Иннокентий Карпович неприкрыто любовался дочкой и шептал благоверной:
– Inesse – красавица у нас. Где зятя подбирать станем?
– Красота – это последнее, что помогает барышне в выборе достойного мужа, – отмахивалась Анастасия Яковлевна. – Лучше бы гувернантку хорошую найти.
– А что?.. – Он вопросительно смотрел на ее животик и нежно брал за руку, готовый тут же поднести к губам, зацеловать, утешить.
Супруга опускала глаза. Шевелевы хотели еще одного ребенка. Лучше бы мальчика. Но со второй беременностью не задавалось, как до этого с первой. И лев не помогал.
В начале октября 1917-го скончалась старая нянька Инессы Иннокентьевны. Дружная прислуга особняка на Мойке всем скопом отправилась на отпевание, а потом на поминки. Графская семья не побрезговала и пошла вместе со слугами. Такой поступок, во-первых, соответствовал духу тревожного времени, во-вторых, юная мадемуазель ее беззаветно любила. Граф оплатил все расходы по достойному прейскуранту, графиня надела траур. После отпевания залитая слезами барышня потребовала, чтобы семейство посетило и кладбище, а затем присутствовало на поминальном обеде.
– Для девочки это страшная травма, первая потеря по-настоящему близкого человека. Надо уважать. – Анастасия Яковлевна поплотнее прикрыла лицо вуалью и сунула распорядителю похорон еще одну ассигнацию.
– Да-да, замечательная женщина нам попалась, царствие ей небесное, – поддержал супругу граф.
После поминок они долго гуляли втроем по набережной, вспоминали покойную Евдокию, смеялись ее простецким, но смешным шуткам и своим воспоминаниям. Как будто нянечка шла четвертой среди них, иногда несла на руках кружевной кулек, иногда – непослушный комок розового счастья, хвасталась, как будто купила на ярмарке диковинную куклу. Вот она прибежала с выпученными глазами по поводу первого зубика, вот привела Инессу на ее собственных пухленьких ножках – это первые шаги.
Гранит гулко разносил шаги, помпезные особняки спрятали в темноте резные карнизы и легкомысленные рюшечки, только атланты стояли верными сторожевыми и грозно надзирали за мостовой. Перед домом на Мойке кто-то разбил фонарь и отпирать дверь пришлось на ощупь. Никого из прислуги не осталось, все на поминках, когда вернутся – неизвестно. Пусть помянут покойницу добрым словом, она это заслужила, а Шевелевы и сами управятся. Щелкнул замок, Иннокентий Карпович пропустил вперед жену и дочь.
– Ой, что это валяется? – Инесса взвизгнула и отпрыгнула назад, едва не сбив мать с ног.
– Надеюсь, что не труп, – мрачно пошутил Иннокентий Карпович и зажег лампу.
В прихожей на полу вальяжно раскинулись соболиная шуба графа и пышное боа из черно-бурой лисицы.
– Так-с… – Досада мигом вытеснила умиротворение от прогулки.
– Инесса, никуда не ходи! – Мать остановила порывавшуюся куда-то бежать дочку.
Глава семейства в три прыжка достиг лестницы и зажег там светильники, потом по всей гостиной и столовой. Слава богу, никого. Раскрытые серванты, выпотрошенное на ковер серебро: блюда и супницы, которые трудно унести. Рюмок и приборов не нашлось. Анастасия Яковлевна взяла за руку дочь, глазами велела мужу следовать впереди, такой процессией они поднялись на второй этаж. В опочивальнях тоже поохотились. Воры сдирали с вешалок платья и манто, наверное, хотели прихватить с собой, но в последний момент передумали, не влез объемный графский достаток в заплечные мешки. Унесли только самое ценное: пачку облигаций из бюро, немного наличных денег, серебро, две шубы и шкатулку с драгоценностями.