Убийства в Белом Монастыре

– Сейчас он чувствует себя хорошо, – тихо сказала Катарина.

– Гм-гм. Ну, он все еще не горит желанием признать, что он натворил, но на свой безумный лад он вложил ключ к разгадке в свою руку, прежде чем нажать на курок. Понимаете? Он услышал, что приехал великий Старший Инспектор Мастерс, всевидящее око Скотленд-Ярда, и понадеялся, что Мастерс пронзит взглядом кирпичную стену и поймет, что произошло.

Ну и вот! Когда Морис уже сплел для нас свою байку, я начал смутно подозревать Эмери. Но я не знал, каким оружием он пользовался. Мастерс же еще ничего не сказал про тот кусочек металла. Не имея против Эмери вообще никаких улик, я не мог его спугнуть. И я решил лишь понаблюдать за ним столько, сколько получится. На тот момент он был в доме – но как друга Райнера его тут же выдворил бы Морис, если бы Мориса не привели в благодушное настроение. А потом мы его потеряли. Он даже якобы отсутствовал на месте преступления, когда оно было совершено, и я не мог задержать его как свидетеля для допроса.

Оставалось лишь намекнуть Морису: «Попробуйте прикормить Райнера с его дружком. Держите их здесь, лейте им в уши отравленный мед – и посмотрите, как они себя поведут после взрыва». Это в высшей степени понравилось Морису. Мне пришлось притвориться, что я почти поверил в его рассказ. И я не мог допустить, чтобы Райнгер протрезвел. Потому что, если у него и правда было алиби, как он сказал, его и Эмери выставили бы, едва Морис сообразил бы, что не будет иметь удовольствия отправить Райнгера на виселицу. Тем временем, сынок, мне пришлось играть главную роль, работать нужно было быстро и либо подтвердить, либо опровергнуть подозрения, касающиеся Эмери. Я и правда был весь в мыле, когда появился Мастерс и сообщил про этот кусочек металла.

Г. М. глубоко вздохнул. Он снова потянулся к показаниям Эмери.

«Я сразу заметил, что от фигуры отломился большой кусок, и догадался, где он. Но когда услышал, что они считают, будто ее убили в павильоне, я подумал: это может либо погубить меня, либо спасти, в зависимости от того, хватит ли у них ума понять, где ее действительно убили.

И решил, что лучше попробовать его найти, вот только не знал, как это сделать, пока не появился тот странный старикан и не попросил меня присмотреть за Карлом, а также сообщил, что скажет мисс Бохун пригласить меня на ужин. Я понял: что-то тут не так, но не знал, что именно, а он добавил, что у него насчет меня нет никаких подозрений. Также он сообщил, что Карла надо подпаивать, а я думал, какого черта, но согласился, так как боялся, что Карл выведет меня на чистую воду. Я выдал себя, когда говорил с ним по телефону, потому что я не знал, что ее куда-то перетащили. Но надеялся, что Карл был пьяный и поэтому ничего не помнит.

Надеялся я напрасно. Когда стемнело, думая, что он лежит в отключке, я прокрался вниз в ту большую комнату и стал искать кусок фигурки с радиатора. Карл проследил за мной. Я обернулся, увидел его, и он говорит, мол, что ты тут делаешь. Ничего, отвечаю. Он сказал, что я лжец, и потом стал кричать, что это я убил ее. Тогда я схватил его за шею и…

Как только я сбросил его с лестницы, меня чуть не застукали. Они не могли ничего услышать, потому что из дома в тот момент валом валили репортеры и гудели машины. Этот толстяк, и другой коп, по фамилии Мастерс, и молодой Джим Беннет с той красивой девушкой, они вошли в одну дверь, а я стоял за другой, той, что вела на лестницу. Но я не мог выбежать и выйти внизу, потому что там были копы и репортеры, и я подумал, что попался…»

– Если бы у меня хватило мозгов, – пророкотал Г. М., бахнув кулаком по столу, – я бы схватил его тогда!

– Схватили? Но вы не знали.

– Нет, знал. И вот теперь мы подходим к концу – послушайте, что случилось. Я сел на тот стул и открыл ящик. И я понял, что это там за штучка. Сидел я, значит, и думал про перегретый двигатель. Я видел машину Эмери после обеда, и в мозгу начала примерно вырисовываться картина произошедшего. Тогда я его и заметил.

– Заметили?

– Его глаз в замочной скважине. Вы не обратили внимания, какая там большая скважина? Я побоялся выдать себя. Но откуда мне было знать, что он убил Райнгера и что его можно застукать у тела жертвы? Да, я видел, что за дверью кто-то прячется. Если бы я открыл дверь и сказал «эй!», я поставил бы его в неудобное положение. Его поведение выглядело бы подозрительно, если бы я просто застал его за дверью, но что бы это доказывало? Ни-че-го!

И тут у меня созрел план. Я подумал, что он, возможно, хотел найти в этой комнате кусочек металла, который был у меня в руке. Может, да, может, нет. Рискнуть стоило. В любом случае я поднял его так, чтобы он увидел, и подчеркнул, что кладу его в ящик стола. Он должен был услышать меня, потому что под дверью была щель и там гуляют сквозняки.

Я сказал, мол, не знаю, что это за штука. И добавил, что положу ее в ящик стола, а утром отвезу ее в Лондон и покажу ювелиру. Сынок, в стариковском мозгу мелькнуло, что этот треугольничек – единственная возможная улика против него, но лишь в том случае, если я заставлю его самого признаться в этом. Ведь как доказать, что он отломался от фигурки на радиаторе его машины, а не какой-то другой? Но если бы я смог вынудить его украсть эту штуку из ящика, чтобы она была при нем, когда я его обвиню… вот тогда ему будет не отвертеться.

Катарина выпрямилась на стуле.

– Но зачем нужно было устраивать это представление на лестнице?

Г. М. усмехнулся:

– Мне был нужен лишь предлог собрать всех в той комнате и отвлечь на какое-то дело, чтобы Эмери решил, будто понимает мой замысел, а также был бы уверен, что для него более удобного случая не представится. После первой неудачной попытки найти кусочек металла он не стал бы пробовать еще раз, если бы не был убежден в том, что сможет сделать это, ничем не рискуя. И я притворился, что играю ему на руку.