Книга третья
Другой берег
Я родилась здесь после того, как моя мать описала большой круг в каменистой пустыне, поросшей ковылем, среди гор этой огромной страны. Я не знала ничего, кроме рассказов Аниты и горячего ветра, метущего пески Сахары.
Моя жизнь была предопределена до моего появления на свет.
Мне достались огрызки пространства: полтора десятка пыльных, истертых моими шагами улиц, которые я топчу с детства; красная земля пустырей, обширных, как пустыни, и вдали – большие дороги, влекущие, ведущие к центру города; тупик с зияющим провалом ворот, а за ним – общий с соседями квадратный двор, где ищет себе корм домашняя птица. Не склевывают ли они, эти бесполезные куры, способные нести только яйца с бесцветной скорлупой, оставшиеся у меня крохи?
Я ничего не видела за время странствий, сделавших меня чужачкой. Но они живут во мне.
Я родилась здесь, и я мало что помню о своей матери.
Почти ничего.
Говорила ли она со мной когда-нибудь?
Поцеловала ли она меня хоть раз – меня, дитя пути, обреченное жить на клочке земли величиной с ладонь рыжей от хны руки, что извлекла меня из ее тела, тела женщины, которую поставили на кон и проиграли? Приласкала ли меня хоть раз моя мать до того, как оставить в этих четырех стенах, под ее смертным ложем? Вытащила ли изо рта иголку? Отложила ли хоть раз нитки, чтобы приласкать девочку, которая с завистью смотрела на ткани, разлегшиеся у матери на коленях?
Хотела бы я быть той тряпичной куклой, которую тихонько баюкала, пока моя мать угасала на своей подстилке из ковыля прямо у меня над головой и в комнате толклись беспокойные слова. Тряпичной девочкой. Тогда она, наверное, и меня залатала бы, как, по рассказам Аниты, когда-то залатала того человека, того анархиста, который, возможно, был моим отцом.
Но я была всего-навсего кожей, костями и плотью, изнывавшими от любви в те времена, когда моя мать ласкала лишь свою нитку, в те времена, когда только работа поддерживала в ней жизнь. Я была одинокой маленькой девочкой, которая слушала, напевала и мечтала, невидимая под пружинным матрасом. Четырехлетней молчаливой и улыбчивой девочкой, которая пряталась под кроватью и играла в обед, поедая из выщербленных тарелочек истории, шепоты и мучительные стоны, отягощавшие стены комнаты.
Я, пленница нескольких чистых страниц, больше грезила ее жизнью, чем своей. Я это знаю, но не все ли равно. Что должно было пригрезиться, пригрезилось.
Шкатулка, открытая месяц назад, уже не принадлежит мне.
Завтра Мартирио отдаст ее своей старшей дочери Франсуазе, чтобы традиция продолжалась.
У нас осталась лишь молитва последней ночи, другие утрачены. Последняя молитва, связывающая нас с потусторонним миром.
Порой мне хочется растратить понапрасну это магическое средство, швырнуть его ветру, чтобы мертвые никогда больше не приходили поглощать наши жизни. Чтобы не было больше никакого наследства. Никакого горя. Никаких откликов в наших душах. Ничего, кроме ровного настоящего.
Да ведь наследство, которое мы с незапамятных времен передаем одна другой в этой деревянной шкатулке, – это горе наших матерей.
Рядом со мной стоит светлая шкатулка, наполненная записанными словами, бессвязным рассказом.
ebooksa