Сшитое сердце

– Даже и не мечтай! Оно сделано на заказ, они все просчитали.

– Смотрите, старухи, мимо идет ваше отражение! Прямо как картина, вы заключены в золотую раму!

– Они смотрятся в него и важничают. Сидят на пороге черные, будто уже умерли.

– Пока что нет, умершие зеркал не любят.

И старухи щурились, ослепленные отсветом неба, который большое зеркало отбрасывало им в лицо. При каждом движении носильщиков весь двор, заключенный в прямоугольник зеркала, накренялся. Пока его несли, зеркало равнодушно улавливало синее небо, кур, окна, детей вокруг, нескладных старух, все они плясали на его серебряной поверхности. Лица мелькали, стараясь поймать себя на лету, головы кружились, и все хмелели от восторга.

Когда зеркало наконец замерло, собравшиеся перестали метаться и старухи со своими стульями придвинулись поближе.

– Не толкайтесь! Встаньте в очередь! Если все кинутся разом, никто ничего не увидит! Наконец-то можно разглядеть себя во весь рост.

– Да разве я такая тощая? Это зеркало кривое!

– Зеркало не врет. Ты в самом деле худая!

– Смотрите, я качаюсь, будто тростник.

– Хватит, ты уже на себя нагляделась. Довольно махать юбкой. Теперь моя очередь. Рикардо, иди сюда! Сейчас увидим, как мы смотримся рядом! До чего хороша парочка! Обними меня за талию! А вы там, сзади, угомонитесь! Вы так дергаетесь, что отражение расплывается!

Маленькая община жадно разглядывала себя в зеркальной глубине. Принарядившись по такому случаю, люди позировали, серьезные и неподвижные, пристально смотрели на себя, пытаясь освоиться со своими чертами и жестами. Даже дети не смели кривляться. Каждый пыжился, старался собрать неловкие руки-ноги, чтобы увидеть себя целиком, а Клара смеялась, гоняясь за солнечными зайчиками.

Соседям объяснили, что зеркало потускнеет от солнца, если слишком долго простоит во дворе, и его внесли к портнихе. Но через несколько дней моей матери пришлось переместить его на второй этаж, потому что к ней то и дело забегали без предупреждения, чтобы украдкой поглядеться в зеркало.

В день, когда привезли большое зеркало, Анхелы со всеми не было. Она уединилась на террасе, где сушилось белье, чтобы открыть свою шкатулку. Несколько минут она молча просидела среди мокрых простыней перед деревянным ларчиком, потом наклонилась и заглянула внутрь. А когда подняла голову, забравшаяся на крышку ворона посмотрела на нее вопросительно, как смотрят на свое отражение в зеркале, и взгляд ее был полон осмысленности. Птица вспорхнула моей сестре на плечо, и та почувствовала, как ворона машет крыльями у нее за спиной, а когда птица взлетела, часть Анхелы полетела следом за ней, и сестра смотрела, как прямоугольник двора внизу постепенно уменьшается, как становится крохотной пустыня с красной землей. Она увидела, как тянется до города большая дорога, увидела военный плац, море, порт, а поскольку погода была ясная, увидела и далекие поля, и заснеженные горы, увидела большой круг, что описала Фраскита Караско в каменистой пустыне, и фигуру путника, уже месяц идущего по их следам.

Она смогла увидеть другой берег глазами этой птицы, которая с ней уже не расстанется и однажды утром приведет ее к большому вольеру.

Бальное платье

Фраскита Караско, которую до тех пор ничто не могло сломить, ни море, ни горе, ни пески, Фраскита Караско рассыпалась за несколько недель, будто карточный домик, из-за мелочи – лишней складки, красной нитки.

Прекрасная Аделаида, однажды вошедшая к нам без стука, не нуждалась в талантах моей матери, чтобы стать красивее. Ее красота была вызовом для портнихи, и, должно быть, Аделаида это сознавала.

Дверь открылась, не скрипнув, и Анхела вздрогнула при виде этого великолепного создания, этой утонченности и белизны. Сияние самых красивых тканей не шло ни в какое сравнение с сиянием ее кожи. Анхела подумала, что матери пришлось бы спрясть перламутр, чтобы платье не выглядело тусклым рядом с лицом этой гостьи.

Так вот, Аделаида вошла, и, как ни странно, явилась она без свиты, без толпы, обычно сопровождавшей девушек ее сословия. Власть ее проявлялась в манерах, она умела заставить себе повиноваться, и Анхела подумала, что, может, только это девушка и умеет. Она была настолько уверена в себе, что пересекла пустырь в одиночку, пешком, одетая как знатная дама, хотя направлялась в квартал на самом краю медины, о котором, должно быть, и не слышала раньше и который считался одним из самых убогих в городе.