Сшитое сердце

22
18
20
22
24
26
28
30

вспарывает шпорой горло красного петуха, ошеломленного смертельным ранением.

Он входит глубже

Он терзает противника, нанося ему огромные страшные раны, раздирая его плоть, и кишки красной птицы вываливаются вместе с хлынувшей кровью.

в нее.

Дракон побежден, противник разворотил его шпорами.

Еще!

В полной тишине победы Оливки все услышали, как Эредиа прошептал всего одно слово: “Еще!” Затем ошарашенные исходом боя деревенские увидели, как он рванулся к возвышению, выдрал останки побежденного из шпор своего дикого петуха и, держа собственную окровавленную птицу за ноги, как обыкновенного цыпленка, повернулся к Хосе и проорал:

– Отдай его своей жене! Пусть зашьет его! Чтобы он снова мог драться!

И пока Человек с оливами заталкивал в мешок петуха-победителя, Хосе, охваченный этой последней надеждой, опомнился и, прижимая останки красной птицы к груди, почувствовал, что петух еще жив. Он поспешно засунул потроха ему в живот и, держа его на руках, побежал домой, выкрикивая имя жены.

Эредиа ушел безрадостный, даже не взглянув на удрученных братьев, не прибавив больше ни слова и неся на отлете и, похоже, с отвращением яростно дергающийся мешок из светлой ткани, на которой распускались кровавые розы. Оливка, только что удвоивший состояние своего хозяина, подарив ему часть полей, скота и виноградников его братьев, продолжал, переполненный дикой злобой, сражаться с невидимым противником, вел свой вечный смертный бой, в котором и ему никогда не победить…

К мужчинам в ночи вернулись ужасы детства… Эредиа одним движением рассыпал по ледяной лазури их собственные кости, он разбрасывал их по деревне, по красной земле холмов, забывал на выбеленных пылью дорогах.

В его темных карманах блестела гора белых косточек.

Ласка

Фраскита, как и все деревенские женщины, следила за боем издали, из своей кухни, по крикам представляя себе, что там происходит. Она закрыла глаза, и тело ее открылось мужскому гомону.

Восклицания, ворчание, бормотание, поощрения, крики радости внезапно исчезли, их сдуло тяжелое безмолвие.

Что-то коснулось ее натянутого, как барабан, живота. Пушок на теле встал дыбом.

А другие тоже ощутили эту ласку?

А потом тишину разорвал единственный зов. Ее имя летело по улицам, стучалось во все двери, ощупью искало ее в ледяной тени.

Холодный воздух содрогнулся…

И тогда она поняла, она сходила за своей рабочей шкатулкой и стала ждать их, мужчину и петуха. И впервые ее игла взялась за плоть.