вспарывает шпорой горло красного петуха, ошеломленного смертельным ранением.
Он терзает противника, нанося ему огромные страшные раны, раздирая его плоть, и кишки красной птицы вываливаются вместе с хлынувшей кровью.
Дракон побежден, противник разворотил его шпорами.
В полной тишине победы Оливки все услышали, как Эредиа прошептал всего одно слово: “Еще!” Затем ошарашенные исходом боя деревенские увидели, как он рванулся к возвышению, выдрал останки побежденного из шпор своего дикого петуха и, держа собственную окровавленную птицу за ноги, как обыкновенного цыпленка, повернулся к Хосе и проорал:
– Отдай его своей жене! Пусть зашьет его! Чтобы он снова мог драться!
И пока Человек с оливами заталкивал в мешок петуха-победителя, Хосе, охваченный этой последней надеждой, опомнился и, прижимая останки красной птицы к груди, почувствовал, что петух еще жив. Он поспешно засунул потроха ему в живот и, держа его на руках, побежал домой, выкрикивая имя жены.
Эредиа ушел безрадостный, даже не взглянув на удрученных братьев, не прибавив больше ни слова и неся на отлете и, похоже, с отвращением яростно дергающийся мешок из светлой ткани, на которой распускались кровавые розы. Оливка, только что удвоивший состояние своего хозяина, подарив ему часть полей, скота и виноградников его братьев, продолжал, переполненный дикой злобой, сражаться с невидимым противником, вел свой вечный смертный бой, в котором и ему никогда не победить…
К мужчинам в ночи вернулись ужасы детства… Эредиа одним движением рассыпал по ледяной лазури их собственные кости, он разбрасывал их по деревне, по красной земле холмов, забывал на выбеленных пылью дорогах.
В его темных карманах блестела гора белых косточек.
Ласка
Фраскита, как и все деревенские женщины, следила за боем издали, из своей кухни, по крикам представляя себе, что там происходит. Она закрыла глаза, и тело ее открылось мужскому гомону.
Восклицания, ворчание, бормотание, поощрения, крики радости внезапно исчезли, их сдуло тяжелое безмолвие.
Что-то коснулось ее натянутого, как барабан, живота. Пушок на теле встал дыбом.
А другие тоже ощутили эту ласку?
А потом тишину разорвал единственный зов. Ее имя летело по улицам, стучалось во все двери, ощупью искало ее в ледяной тени.
Холодный воздух содрогнулся…
И тогда она поняла, она сходила за своей рабочей шкатулкой и стала ждать их, мужчину и петуха. И впервые ее игла взялась за плоть.