Наверное, Гранин всегда знал, что его мечтам о Саше Александровне не суждено было сбыться.
Нельзя получить обратно молодость и верить, что все обойдется.
Ему было горько за нее, пылкую девочку, так необдуманно отдавшую свое сердце человеку, который и сам не понимал, на каком он свете.
От хозяйственных построек послышались шаги, появился Драго Ружа — ободранный, окровавленный.
— Силен ты, лекарь, — хрипло сказал он, — этакую бучу поднял. Ух и корежило ночью нечисть, жуть жуткая, до смерти не забуду. Впрочем, — он улыбнулся разбитым ртом, — недолго до моей смерти осталось.
— Ты пришел сюда умереть, — осознал Гранин обреченно.
— Умру я — закончится и моя волшба.
— И я снова стану стариком.
— Все так, лекарь.
Гранин обернулся к Шишкину, который бдительно приглядывал за колдуном и стоял, настороженный, чуть в отдалении.
— Ты разбуди, голубчик, Марфу Марьяновну, — попросил он, — пусть она пойдет во флигель, пусть обнимает и греет мальчика, у кормилиц ведь своя волшба, на чудеса способная. И найди парного молока, теплого, прямо из-под коровы, поите ребенка по капле — молоко, оно дурное выводит. А мы прогуляемся пока с колдуном.
Шишкин кивнул, молчаливый, спокойный. Махнул охране, чтоб приглядели, и пошел в дом.
— Как мальчик? — спросил Драго Ружа.
— Не знаю, — честно признался Гранин, — но верю, что все обойдется.
Они медленно пошли по вычищенной от снега аллее, а позади поскрипывали сапоги охраны.
— Канцлер знает, что ты привез мне его сына?
— Не знает. Я расскажу тебе все, считай, что исповедь предсмертная, — начал Драго Ружа, зачерпнул горстью снег, протер лицо. — И началась сия история тридцать лет назад, когда старый атаман потехи ради приволок меня в эту страну и подарил своему врагу. Карл Генрихович не был добрым хозяином, он срывал на мне свою злость, но была и молодая барышня, почти ребенок, которая приносила тайком еду и питье, которая неумело перевязывала мои раны и учила вашему языку. Очень добрая барышня, лекарь, только очень слабая здоровьем.
— Катенька Краузе, — прошептал он завороженно.
— Катенька Краузе, — с необычайной ласковостью повторил колдун, и Гранин взглянул на него изумленно, не ожидая подобной мягкости от страшного колдуна. — Екатерина Карловна, нежнейшая душа, страдающая вместе со мной, не в силах была смотреть на канцлеровы истязания. Она же, расспрашивая меня о моей семье, первой узнала о том, что я из семьи валашских колдунов. «Так скажите об этом отцу, — воскликнула Екатерина Карловна, — он ведь уже всех волхвов перебрал, всех целителей обошел, всё боится старости как огня. Видели бы вы, какие ритуалы богопротивные он над собой сотворял, лишь бы еще отсрочить неизбежное». И я объяснился с канцлером, как сумел, и только потом понял, что окончательно потерял свободу свою, отдав в плен не только тело, но и душу.
Карл Генрихович снял с меня кандалы, но привязал куда прочнее — волей своей. Я поклялся служить ему и, пока он жив, не смог бы избавиться от данного слова.