– Стас, успокойся, пожалуйста. Тебе просто надо остыть и подумать. Да, это нелегко принять, да у тебя сейчас все кипит, но не руби с плеча, потом будешь жалеть. Если Влада любит Павла, какая разница, кто он? Друг, знакомый, возраст – это же все такие мелочь, Стас!
– Я позвоню сейчас этой рыжеволосой егозе и так отчитаю, что все гребаная любовь у нее из головы вылетит. Заберу из этого дурно на нее влияющего Парижа и запру к чертям дома, пока не одумается!
– Не делай этого. Не глупи, – охнула Степанида. – Не ломай девочке жизнь!
– Ты ведь понимаешь, что если сейчас ты ей позвонишь, то потеряешь дочь? – спросил я, заламывая бровь, кивая в сторону телефона Рыбкина. – Давай, набирай. Но это будет начало конца, Стас. Помяни мое слово.
– Да кто ты такой, чтобы меня учить? У тебя в жизни не было своих детей или семьи! Как бы ты отнесся к тому, если бы я заявился к тебе, сорокалетний пень, и заявил бы, что люблю твою дочь? Как, Жаров?!
– В точности как ты. И ровно как ты, я бы врезал тебе. Сначала. А уже потом выслушал. Включил мозг и задумался, что для меня важнее: дурацкие предрассудки и принципы или счастье собственного ребенка! И да, ты прав. Я тебе никто, – развел я руками, – совершенно. Но я достаточно хорошо знаю Владу, чтобы понимать, что такого она тебе не простит. А ты слишком хорошо знаешь меня, чтобы не признаться хотя бы самому себе, что я никогда не посмею обидеть любимую женщину!
– Да мне плевать! Ты вдвое, вдвое ее старше, Жаров!
– Да какая, на хер, разница!
– Мальчики, сядьте, – потянула нас за руки Степанида. – Вдох-выдох, и оба успокоились.
Со спокойствием за столом явно было туго. Но сесть мы умудрились. Усмирив своих зверей, рвущихся наружу. Пропустили еще по “соточке”, пребывая все в той же гнетущей тишине.
– Почему она сама мне не рассказала? – немного погодя пробурчал Стас.
– Потому что это не телефонный разговор, – вздохнул я, облокачиваясь на стол. – И Влада переживает. За тебя, за меня, за то, как ты на такие новости отреагируешь. Как раз то, о чем я тебе говорил, она не хочет оказаться перед выбором: отец или любимый мужчина. И ты не будь дураком, не доводи ее до такого.
– Она знает, что ты приехал ко мне?
– Нет, и пока, думаю, не стоит.
– Моя дочь и ты. С ума сойти просто! – схватился Рыбкин за голову, неодобрительно цокнув. – Дожились, млять.
– Еще раз повторю: мне твое одобрение не нужно, Стас. А вот Владе… – сказал я, снова поднимаясь из-за стола. – Подумай. У тебя есть время, пока она сама не решится приехать и поговорить с тобой. Пока же я буду молчать о нашем разговоре и очень надеюсь, что ты примешь правильное решение, – сказал я и, дождавшись обращенного в мою сторону испепеляющего взгляда, поджал губы. Рыбкин такой Рыбкин, упрямство точно родилось раньше этой семьи.
– Мне очень жаль будет потерять такого друга, Рыбкин. Но потерять твою дочь я просто не имею права, – поставил я бокал на стол и, кивнув Степаниде, покинул дом.
Дальше решение всецело за Стасом, который, надеюсь, взглянет на ситуацию с холодной головой и выберет правильную сторону.
Влада
С момента отлета Паши в Москву, я готова была буквально секунды отсчитывать до его возвращения. Заваливала себя учебой, работой, решала вопросы с выставкой и ни на мгновение не выпускала телефон из рук в ожидании его звонка или сообщения.