Я закатал рукава рубашки и только потом сказал:
– Я люблю твою дочь, Рыбкин. А твоя дочь любит меня. Я планирую сделать ей предложение руки и сердца. И вариант у тебя только один: принять и понять, ибо я не отступлюсь.
Гробовая тишина.
Так вот какая она? Звенящая, мрачная, наэлектризованная до разряда молний между нами. Лицо Стаса побелело, посерело и, в конце концов, побагровело. Желваки ходуном заходили, а кулачищи сжались до хруста костяшек мысленно, похоже, на моей шее
– Что ты сейчас сказал? Я правильно тебя услышал?! Ты и моя дочь?! – взревел раненым бизоном Рыбкин. И да, мордобой неизбежен.
– Да, Стас. Совершенно правильно, – и глазом не моргнув, ровно, держа лицо, ответил я.
То, что произошло дальше, сложилось во всего одно стремительное мгновение.
– Стас… – прошептала Степанида, хватая отца Влады за руку. Но это не смогло его удержать от того, чтобы в следующее пару секунд мне не прилетело кулаком в челюсть.
Ощутимо.
Так, что в ушах зазвенело, а в глазах потемнело к чертям собачьим!
И да, признаю – этот заслужил.
Но вот следующий удар я уже не пропустил…
Потасовка длилась считанные минуты. Похоже, нам обоим просто требовалось выпустить пар. Да и, надо признать, если бы не Степанида, которая окатила нас обоих ведром ледяной воды, хрен бы мы так быстро угомонились.
Как итог, уже через час мы с Рыбкиным – помятые, потрепанные, с синяками на разгневанных физиономиях – сидели в беседке и сверлили друг друга взглядом, грея в руках те самые “сто грамм”. Между нами бутылка горячительного и тарелка с нарезанным ломтиками лимоном.
Все.
Ах, да, угрюмое молчание.
– Ну и? – начал я первый. – Долго рожу кирпичом держать будешь, Рыбкин?
– Я тебе дочь свою доверил, Жаров, а ты с...!
– А что я? – развел я руками. – Ты умеешь это контролировать? Чувства свои контролировать умеешь, Стас?
– Но она же моя дочь, твою ж ты мать! Она тебе в дочери годится, пень ты старый!