– А когда вы не службе?
– А когда я не на службе – могу даже танцевать.
– Не верю. Вот бы посмотреть.
– Очевидцы утверждаю, что это зрелище не для слабонервных.
Она рассмеялась.
– Извините. Опять я вас дразню.
– Опять? – вскинул он бровь.
Она рассмеялась еще громче. А потом стала вдруг серьезной.
– Я пыталась Женю успокоить. Налила ему чаю с бальзамом, стала расспрашивать о том, что было в день его приезда в Москву, когда… ну, когда это все случилось. Он плакал и все говорил, что его обязательно обвинят в убийстве отца.
– А он этого не делал?
– Конечно, не делал.
– Он вам это сам сказал?
– Да.
– Вы это точно помните, Элина Константиновна?
– Да! – выпалила она. А потом все же полезла за своими любимыми «Герцеговина Флор». – Ну какая разница, сказал Женя или нет! Не помню я, на самом деле! Мне и в голову не пришло задать Жене этот вопрос, – она нервно прикурила и затянулась. – Это было бы бестактно… жестоко... по отношению к Жене. Я… У меня даже сомнений не возникло!
– Хорошо. Дальше.
– Дальше я пыталась его успокоить, как могла. Говорила, что все будет в порядке. Что следствие обязательно во всем разберется. И, кажется, даже сказала, что следователь, который ведёт дело – то есть вы – очень толковый, опытный и умный.
– Польщён. Дальше.
– А дальше пришёл тот самый умный, толковый и опытный следователь.
Пётр помолчал.