– Ну хватит! – Тётка увесисто шлёпнула мне по заднице. – Поревела и будет.
– Я не реву! – промычала я в подушку.
– Оно и видно.
Тётушка еще разок хлопнула меня по бедру так, как хлопают лошадь по крупу.
– Хватит, говорю, слезы лить. Мальца напугаешь.
Странно, но это подействовало. Я села, хмуро глядя в пол. Тётка протянула мне платок, и я принялась вытирать лицо.
– Он уехал?
– Этот уедет, как же, – хмыкнула Антонина Петровна. – Вон, на крыше сидит.
– Зачем на крыше?
– Так строитель же. Пусть починяет.
Я вскочила с кровати и подбежала к окошку. Так и есть. Огарёв стоял на крыше сарая. На самом краю, ирод!
– Он же сейчас упадёт!
– Ну и упадёт, тебе что за печаль? Сама же гнала прочь. Или вилы с граблями вниз положить для мягкой посадки?
– Тётя! – Я плюхнулась на кровать.
– Что тётя? – Антонина Петровна привычным жестом обняла меня, а я привычно устроила голову у нее на плече. – Ну, показала характер, ладно. Оно, может, и полезно. Но в бутылку-то не лезь. Сбегать не сказавши – тоже не по-людски.
Я лишь буркнула что-то невнятное тётке в плечо. Если рассказывать, так надо всё от начала и до конца. В том числе и то, как я чужого мужика в день свадьбы в дом свой пустила. Да не только в дом – в постель. Вспомнив весь этот водевиль, я даже застонала. Нет, Тоня, по-людски – это точно не про тебя.
Тётушка погладила меня по голове.
– Ну, будет тебе убиваться, будет. Если он тебе наговорил чего сгоряча, а парень-то он у тебя скорый да горячий, это видно, ну так чего люди не скажут в сердцах? Зато отходчивый – это хорошо.
Я сидела, слушала тётку и думала, откуда она так хорошо Ярослава успела узнать? А та утешала:
– Одумался ведь, приехал.