– Домой? – как можно ехиднее переспросила я.
– Домой.
– Ну, предположим, вернусь. Дальше что?
– А дальше мы идем в ЗАГС и оформляем отношения.
Это хорошо, что кулька с семечками у меня не было. Потому что сейчас я бы этими семечками стопудово подавилась!
– Чего оформим? Отношения?
– Да, – как ни в чем не бывало кивнул Огарёв. – У нас ребёнок будет. Ты мамка, я папка. Не считаешь, что у нас для этого должны быть официально зарегистрированы отношения?
Я сидела и молчала. Кажется, позорно открыв рот. О чем ты там в утро Виолеткиной свадьбы сокрушалась, Антонина? Что тебя в жизни ни разу замуж не звали? Вот, дождалась, слава тебе господи. Позвали. Хорошо ли тебе, Тонечка, так ли ты себе это представляла?
А слов у меня по-прежнему не было. Ярослав покосился на меня изумлённо. Видимо, мое молчание его тоже озадачило. Видимо, ждал реакции на свое… щедрое предложение.
– Не, если ты хочешь, то можем свадьбу забабахать. Если ты… хочешь… конечно… – закончил он неуверенно.
– Не хочу, – наконец отмерла я. – Вдруг ты опять сбежишь.
– Да тут же совсем другое! – сорвался на ор Огарёв. – Все жизнь будешь меня этим попрекать?!
– Нет, не буду! – Я вскочила на ноги. – Потому что никакой «всей жизни» вдвоём у нас не будет!
– Тоня! – Он попытался взять мне за руку, но я пихнула его в грудь и метнулась к калитке. Лязг железной задвижки не перекрыл отборного огарёвского мата.
– Ну, наревелась? – Такими словами встретила меня тётушка.
И была права. Захлопнув за собой калитку, я не пошла в дом. А рванула в огород, где были грядки и росла яблоня-полукультурка. Вот обняв ее, я зарыдала. С полчаса и с чувством. В яблоню рыдать – оно сподручнее, чем в мягкую подушку, знаете ли. Атмосфернее.
Ревела я уже с полным осознанием причины, так сказать. Ну а что – если реветь, так уж понимать, почему ты этакой дурой себя ведёшь. А поняла я одну вещь. Люблю я Ярку своего – сил нет как. В груди ныло, сердце щемило. От своей беззащитности перед этим чувством. Что не могу без него. Что еще раз позовёт – и поеду. И буду с ним, потому что без него не могу. Потому что ребёнка его в себе ношу. Буду, даже если он меня не любит.
Я тихонько взвыла, царапнув о грубую кору щеку. Кто же знал, что любить – это так больно?
На вопрос тётки я не ответила. Прошла и села рядом с ней. И голову на плечо ей положила. Как хорошо, что она у меня есть, тётя моя.
– Ну, так и будешь каждый день ведро слез выливать? – Тётя погладила по голове. – Что, опять не поговорили?