Иван поймал себя на том, что зачем-то выкручивает лампочку из настольной лампы. Вкрутил обратно. Поставил на место абажур.
Дульсинея несвободна. А кого в нынешнее время это останавливает? Нет, цариц останавливает. Должно останавливать. Но ведь Дуню не остановило. Она не просто позволяла себя целовать. Она целовала в ответ.
Ну и все. И в пень Червя. На рыбалку пойдет. Ромео, мать его.
Но «мерседес» и коробочки цвета тиффани на рыбалку так легко не отправишь. Иван повел плечами, дернул спиной – словно мешало что-то. Мешало. Там расположился вопросительный знак.
Нет, не так. Она со своим Ромео не из-за этого. И всю в каком-то смысле смехотворную фатальность своего первоначального заблуждения относительно Дуниного отношения к жизни и к мужчинам теперь Иван осознал в полной мере. Но она привыкла к подобному образу жизни. Она его, в конце концов, достойна.
Вопрос был ноющий и противный, как зубная боль. С такой же невозможностью от него отрешиться. Поэтому звонок телефона Иван воспринял как спасение. Мариночка.
– Ив, привет.
Как его только не называли. Иван, Ваня. Лебедев – исключительно Ванечкой. Ракета из вредности периодически – Вантузом, один из коллег по цеху, сын грузинского народа, называл на собственный манер – Вано. А вот одна из лучших столичных стилистов Марина Рох величала Тобольцева на французский лад.
– Привет, звезда моя.
– Зубы мне не заговаривай! Где тебя черти носят весь день, и почему ты не берешь трубку?
– Я… занят был.
– Не жалеешь ты себя на этом конкурсе красоты, я смотрю.
– Конечно. Красота требует жертв – тебе ли не знать.
– Тоже мне жертвенный агнец, – фыркнула Марина. – Слушай, Ив, дело есть. Срочное. Важное. И ты мне нужен до зарезу.
– Сегодня? – Иван скосил взгляд на запястье.
– Да поздно уже сегодня, – озвучила его мысли Марина. – Завтра сможешь подъехать?
– Придумаю что-нибудь, – пообещал Тобольцев.