Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

22
18
20
22
24
26
28
30

Ответ прозвучал просто. Искренне. Что не помешало им повздорить по поводу счета. Но, наверное, больше по привычке. В кожаную папку легла банковская карта, на которой было написано «Иван Тобольцев».

Из кафе до машины они шли молча. Просто словами было добавить нечего. Или – лишним. У капота красной «ауди» Дуня остановилась.

– Спасибо за то, что составил компанию в прогулке. Что оценил красный торт. И… за честные ответы. Потому что…

– Подожди.

Она замерла на полуслове и озадаченно уставилась на него, ожидая ответа. Но Иван не собирался отвечать. Он жадно вбирал глазами композицию. Тонкий редкий сиреневый цвет неба. Розовые перья облаков в стеклах офисного здания рядом. Темный гранит колонн. И она – ярким мазком, экзотическим цветком, прощальным бликом закатного солнца. Ему нужен зум. Смена ракурса. И чтобы иначе лег свет.

В следующую секунду Иван обнаружил себя целующим Дуню.

У нее теплые, сладкие после десерта губы. Хотя – она же не ела торт. А все равно сладкие. Слегка приоткрытые – но это не приглашение, это удивление.

Пальцы плотно обхватили ее талию. Все-таки не смыкаются. Чуть-чуть. И Дуня чуть качнулась вперед. Губами тоже.

Нет, Иван прекрасно сознавал, что они стоят на улице, в центре Москвы. И что им обоим давно не семнадцать. Но остановиться было невозможно. После слов. После рук. После взглядов. Теперь говорили губы. Невербально. Острожными изучающими прикосновениями. Тихими выдохами.

Его пальцы сильнее сжались на ее талии. Потом поднялись вверх и обхватили лицо. Потому что мало было, мало прикосновений вот так – кожа к коже. Подушечки пальцев – на виски. Ладони на скулы. Запястья касаются подбородка. Его руки идеально облекли ее лицо. А ее рука легла на его плечо. Мелькнула паническая мысль, что сейчас оттолкнет. Нет, наоборот, погладила – легко, невесомо. Скользнула вниз. А потом все-таки почувствовал, как надавила. Сигнал не слишком явный, но он уловил. Стоп. Все, Тобольцев, стоп.

Иван отодвинулся совсем чуть-чуть. Только чтобы разомкнуть касание губ. Чтобы дать Дуне возможность упереться лбом в его плечо, а самому обнять за спину. Но рук все же не отнимать – ни ему, ни ей. И только спустя пару минут, полную их дыхания – учащенного, все никак не выравнивающегося, Иван услышал тихое:

– Давай ничего не усложнять и не портить то, что есть. Существует много причин, – глубокий вдох. – Первая – я несвободна, и ты это знаешь. Вторая – я тебе не подхожу, потому что не модель, и… – еще один вдох, – и ноги у меня значительно короче тех, к которым ты привык. Третье – я не подхожу твоей маме. У меня нет музыкального образования, а это, как выяснилось, огромный недостаток. Поэтому… спасибо за хороший вечер, и… мне пора.

Руки они разжали одновременно. Он – убрал сразу. Ее пальцы еще прощально скользнули по его предплечью.

Взметнулась цветным парусом юбка, хлопнула дверь. Красная «ауди» сердито сверкнула стоп-сигналами на прощание. И темноволосый молодой мужчина в джинсах и светлой рубашке остался стоять на обочине один.

* * *

У нее горели губы.

Бывает, так горят щеки, когда кровь приливает к лицу и кожа ощущает внутренний жар. А у нее горели губы.

Дуня проскочила свой поворот и теперь думала, как лучше выехать на нужную дорогу.

«Дура, – вынес приговор внутренний голос. – Где была твоя голова? Как ты допустила этот поцелуй? Тебе сколько лет? У тебя есть мужчина, серьезные отношения и устроенная жизнь».

Коко остановилась на светофоре. Дуня прикоснулась пальцами к губам. Поцелуй был на месте. Он все еще согревал. Искрами. Когда костер гаснет, на его месте остаются угли, которые этот костер словно хранят и время от времени мерцают крошечными огоньками. Так и у нее. Остались рассыпавшиеся по губам горячие искры.

«Внештатная ситуация, – сказала сама себе руководитель „Дизайн Идеи“ Евдокия Романовна Лопухина. – Бывает. Главное в таких случаях что? Правильно. Самообладание и выдержка. Ну, поцелуй. Один случайный поцелуй. Я не давала повода. Я пресекла продолжение. И я отчетливо сказала „нет“».