Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

22
18
20
22
24
26
28
30

Кровать оказалась царской. Широкий упругий матрас, удобная спинка, гладкий сатин простыней. Они сполна воспользовались всем этим богатством. Каждый квадратный сантиметр сатина, каждый изгиб спинки. Подушки, одеяло – то мешались под ногами и руками, то шли в ход. То Дуня сверху с задыхающимся: «Я царица или нет?!» Иван какое-то время позволял ей и наслаждался царской властью и лаской. А потом – переворот, она под ним. «Кончилась ваша власть!» И теперь настал ее черед подчиниться ему – доверчиво, покорно, страстно.

Во второй раз ему хватило сил в самом начале замереть. Прислушаться. К дыханию, к дрожи тела, ко всему. Чтобы совсем точно, чтобы сто двадцать процентов. Чтобы не только сердцем, но и глазами, ушами, пальцами знать и чувствовать, что ей хорошо.

Дуня выгнулась под ним, вжалась сильнее, двинула бедрами. И звонко шлепнула ступней по ягодице.

– Пришпорь колесницу… царь!

За такую дерзость она была укушена. Потом зализана. Потом зацелована. «Царь» превратился в Ваню.

Под каждый выпад. На вдох и на выдох. Ваня. Ванечка. Ваня. Ванечка. Ваня-Ванечка-Ваня-Ванечка-Ваня-Ванечка-ваняванечка-а-а-а…

После долгого голода нельзя давать человеку много еды – так Ивану рассказывали во время одной из поездок в Африку. Но сейчас он был готов наплевать на это правило. Ваня просто не мог остановиться. Не мог насытиться ею. Мало было. И двух раз мало. И трех бы. И…

Только вот Дуня уснула. Спустя секунд десять после того, как освободил ее от своей тяжести, доверчиво устроила голову на его плече, пробормотала сквозь зевок: «Ты все-таки настоящий половец. Вот одеяло куда выкинул?» И тут же, не дождавшись ответа, умиротворенно засопела.

Что ему оставалось делать? Обнял крепче и прошептал во влажный, пахнущий цветочным гелем для душа висок:

– Одеяло убежало, улетела простыня. И подушки, как лягушки, ускакали все от нас… – Дуня сонно вздохнула. Он коснулся губами мягкой кожи. – Спи, царица моя. Спи, моя Дунечка.

Двенадцатое ЕЕ правило: «Не пей крепкие напитки на голодный желудок!»

Глава 13

Тринадцатое ЕГО правило: «Нарушил правила – плати».

Дуню разбудили поцелуи. Она еще некоторое время лежала в теплом сладком облаке утренней дремы, наслаждаясь, и лишь через несколько мгновений, когда сознание немного прояснилось, открыла глаза. Увидела потолок и люстру собственной спальни. Сон исчез. А поцелуи не исчезли. Они спустились по шее вниз, переселились на плечо и двинулись дальше. Легкие, порхающие, как бабочки.

Дуня повернула голову. Голова ответила ощутимым колокольным звоном. Поцелуи продолжались… Мысли никак не собирались вместе. Зато руки работали отлично и машинально-ласкающим прикосновением наткнулись на тело. Медленно поворачивая голову в нужном направлении, Дуня увидела темноволосую макушку и мужское плечо с вытатуированной вязью темных же, почти черных линий.

Тобольцев…

Тобольцев?

Тобольцев!!! В ее спальне! В ее кровати! Голый!

Разум включился быстро, и Дуня, наплевав на ломоту в висках при каждом шевелении, попыталась скинуть с себя Ивана, который, уловив ее движения, остановился и приподнял голову. Воспользовавшись этим, она подхватила конец одеяла и потянула его на себя, а потом, укутавшись по самую шею, села и поджала под себя ноги. Происходившее казалось совершенно нереальным.

– Дуня?! – в Ванином вопросе было столько недоумения, словно она сделала что-то не то, словно проснуться вместе в одной постели – само собой разумеющееся, словно накануне они…

Дуняша сидела не шелохнувшись и широко раскрытыми глазами смотрела на Тобольцева. События минувшего дня стали потихоньку возвращаться. Обрывками, отдельными картинками: офис, встреча с Илюшей, ссора, квартира, Иван, полиция, коньяк…

Этого не может быть? Или может? Может, еще как может… память услужливо отщелкивала в голове кадры. Она ночью занималась любовью с Тобольцевым. Она изменила Илье.