Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

22
18
20
22
24
26
28
30

Иван потянул за край одеяла, но Дуня вцепилась в ткань намертво, продолжая неподвижно сидеть. Попытки отнять одеяло и оставить ее голой продолжались. В голове наконец появилась мысль: «Надо одеться». Дуня окинула взглядом комнату – ничего подходящего поблизости не нашлось. Только большое банное полотенце валялось на полу с ее стороны кровати. Дуняша отпустила одеяло, схватила полотенце и, быстро им обернувшись, вскочила на ноги, а потом выбежала из спальни. Спину жег взгляд Тобольцева.

Запершись в ванной, Дуня привалилась к двери и медленно сползла вниз. Так и сидела на полу, тупо глядя на разбросанную вокруг одежду. Она занималась с ним любовью…

«И была весьма смела», – подпевал внутренний голос.

При воспоминании о себе нетрезвой становилось еще хуже.

– ДУНЯ?!

Барабанный стук в дверь. Как перед казнью. Раньше казни как раз свершались точно под такое же акустическое сопровождение. Она не шевелилась. Стук отдавался в голове болью, и Дуня плыла куда-то под этот стук и боль, как в тумане, понимая, что потерпела кораблекрушение, и чувствуя себя маленькой щепкой, которую подхватили волны и уносят далеко-далеко. И можно еще добраться до берега, наверное. Только корабль пошел ко дну.

Стук стал сильнее, он уже походил не на барабанную дробь, а на попытку высадить дверь. Взгляд уперся в мужские джинсы. И собственные брошенные трусы. На белье Дуня смотреть не могла. Оно и платье являлись прямым укором тому, чему не было оправдания. Сколько она вчера наболтала всего? Точно не помнит. Но помнит, что болтала много… Боже…

Только увидев рядом с ногой трусы Тобольцева, Дуняша поняла, что вся его одежда в ванной и пересидеть здесь не удастся, хотя бы потому, что Ивану не в чем уйти из квартиры.

Пришлось подняться и собрать вещи, а потом все же отпереть дверь и просунуть руку с одеждой сквозь узкую щель.

– Ты ничего не забыла? – послышалось с той стороны деревянной панели. Джинсы, футболку и трусы из ее рук забрали.

Дуня не понимала, что говорить, как себя вести, что делать. Ей было стыдно, ужасно стыдно, и дверь захлопнуть перед носом Вани она тоже не могла. В конце концов, он… ничего не делал против ее воли. К щекам прилила кровь, и стало жарко.

Они так и стояли с разных сторон едва приоткрытой двери. И, наверное, оба ощущали нелепость ситуации и последующего диалога.

– Открой.

– Не могу. Я… я не одета.

Конечно, его это не остановило. Стеснительность слишком запоздала.

– Плевать, я тоже, – Иван медленно потянул дверь на себя, – открой.

Дуня отступила назад, Тобольцев вошел внутрь. Никак не получалось сфокусировать свой взгляд, она просто настороженно пятилась до тех пор, пока не уткнулась спиной в раковину. Ваня казался одним большим расплывчатым пятном. Сердце бешено стучало где-то у горла. Когда площади для маневров не осталось, Дуня невидящими глазами стала оглядываться по сторонам и остановилась на ванне, тоже расплывчатой.

– Мне туда… надо, – внутри рождался неконтролируемый страх, и в голосе появились просящие нотки, – позволь мне просто принять душ. И я выйду. И… мы… поговорим.

– Поговорим? – спросило большое пятно голосом Тобольцева. – Отлично. То, что нужно. Я пойду, сделаю… бутерброд.

Он был пугающе спокойным. Дуня не знала такого Ивана. И не представляла, как вести себя с ним. Она вообще не представляла, что делать дальше.