Я медленно шел на север, удаляясь от монастыря. Дальше небольшая площадь, там всегда можно найти «бомбилу». Автобус ходит редко, да и нет желания пихаться локтями в толпе. Проще заплатить чуть-чуть и вернуться домой. Поужинать, прогуляться мимо дамбы. Шепнуть пару слов местной пацанве, кто за карасями в пруду охотится.
А еще я пытался ответить на заданный вопрос. Зачем я зашел в церковь? Наверное, потому что я простой человек. И я тоже могу ошибаться. И мучаться сомнениями в правильности выбранного пути. Это аристократы и вершители судеб в больших должностях считают себя правыми всегда и во всем. Я же зачастую лежу ночью без сна и думаю — а в самом ли деле поступил по справедливости? И где та тонкая грань, которая отделяет меня от того же Калиты?
Не знаю. И очень надеюсь, что мне никогда не придется плевать в собственное отражение в зеркале.
— День добрый. До Нахаловки не подвезете?
— За три деньги — с ветерком домчу!
— Спасибо, я тогда лучше автобус подожду. Вон, уже виднеется. Народ выгрузит, десять минут покуковать и можно в город садиться.
— Да вас там бабки с кошелками испинают всего!
— Утром — да. Сейчас обратно полупустым пойдет.
В итоге сторговались за полторы деньги и еще заехать в кафешку, на ужин судочек собрать.
Одной из причин, по которой я выбрал именно этот дом — вид с заднего двора на местный пруд. Аборигены называют его Большим, потому что он и в самом деле под километр длинной, с густой порослью деревьев по бокам. Если подниматься к истокам Кривого ручья, то дальше будут еще три «лужи», каждая метров под двести. Но больше всего мелкой рыбешки водится именно здесь.
Ну и пешком по дамбе до работы чуть ближе. И машин практически нет, никому особо не хочется по грунтовке ползти, застревая в канавах. Зато малышне раздолье. Слева большая поляна у дороги, кусты. Сухостой натаскают и костер разводят, чтобы улов тут же на месте пожарить. Ничего особо крупного на самодельные удочки не поймаешь, но оркам и пять-шесть карасей в радость. Главное — процесс, как говорится. И удачливость.
Поставив купленную на ужин снедь в холодильник, прихватил бумажный пакет и через заднюю скрипучую калитку выбрался на тропинку. Через пару минут уже стоял рядом с кучкой ребятни, азартно орущей ушастому гоблину:
— Подсекай, подсекай-нах! Упустишь-ять, Чубарь!
Но зеленый пацан не обращал внимание на вопли советчиков, аккуратно подкручивая кривую ручку катушки. Наконец мокрый плавник затрепыхался рядом с берегом, и вот уже пузатая рыбина запрыгала по траве.
— А, плотва-на, — презрительно цыкнул один из группы поддержки. — Наши вчера окуня взяли раза в два больше, нах!
— Можно подумать-на, ты что-то поймал за неделю, — не остался в долгу гоблин, аккуратно вытаскивая крючок. Я увидел, как часть чумазых мальчишек стала разминать кулаки и предпочел вмешаться.
— Судари, я пытаюсь понять, сколько здесь банд одновременно собралось? — Конечно, назвав эту мелочь пузатую бандами, я им изрядно польстил. Но не личинками бузотеров их мне называть? — Три или четыре?
Про рыбака с нахально торчащим черным пучком шерсти на загривке тут же забыли и начали переглядываться.
— Так это, врот, чужих нет. Варшавка-нах, нагорные-ять и лебедевцы.
Все правильно. Ближайшие к пруду улицы, откуда «могучую кучку» и принесло попутным ветром. Это по утрам матери могут отловить и на огороде припахать. Или успеют смотаться, чтобы подшабашить по продуктовым точкам и на авторазборках. Вечером обычно здесь тусят. Все, кому меньше восьми. И обычно между собой не грызутся, не делают разницы в том, какого цвета кожа и родной ли отец дома ждет с ремнем за все хорошее.