Вот только это длилось недолго.
Нам пришлось снова вернуться в школу, и тогда начались настоящие издевательства. Распространялись обзывательства, новые слухи — все они были фальшивыми, а затем то, что начиналось как словесное, вскоре перешло в физическое. Мой мизинец все еще пульсирует от фантомной боли, напоминая о том, как он был сломан. Гипс сняли две недели назад.
Через некоторое время это были не только студенты. Преподаватели Беркширской академии тоже отвернулись от меня. И именно тогда я поняла, что как только число хулиганов становится достаточно большим, преподавателям становится легко обвинять жертву как по психологическим, так и по практическим причинам.
В конце концов, я являюсь виновником всех бед, вызванных издевательствами, и независимо от того, виновата я в этом или нет, легко обвинить меня, того, кто всегда рядом, когда случаются неприятности. Особенно, когда большинство студентов настаивают на том, что именно я являюсь причиной проблем.
Поэтому в какой-то момент я перестала сообщать о хулиганах.
Я перестала сопротивляться.
Когда четыре месяца назад я пошла в первый год обучения, я стала социальным изгоем в Беркширской академии. Но я также была отвергнутой в своем собственном доме, в своей семье.
Изгой, насквозь.
— На этот раз ты как следует очистила влагалище? — Рита усмехается, на ее лице читается презрение.
— Это уже надоело. Сделай себе одолжение и найди новый слух, — огрызаюсь я, глядя на Дженни и ее "новых" друзей.
Несколько недель назад Джаспер сказал своим друзьям-футболистам, что единственная причина, по которой он не может снова заняться со мной сексом, — это ужасный запах из влагалища.
Отсюда и прозвище:
Я плакала, когда впервые услышала этот слух, а потом рассмеялась. Потому что слухи становились все более подробными, но настолько неточными, что мне пришлось аплодировать их воображению.
Я пытаюсь пройти мимо них, но они преграждают мне путь к двери. Я закатываю глаза, притворяясь беззаботной, но ледяной страх разливается по моим венам. В прошлый раз, когда они так на меня напали, я пошла домой с синяком под глазом и сломанным мизинцем. Чтобы скрыть следы, которые они оставили на моем лице, потребовалось много макияжа.
— Теперь это становится вполне предсказуемым. — Скрестив руки на груди, я смотрю на них сверху вниз. Я не съеживаюсь, потому что Джонсоны никогда не съеживаются. — Прочь с дороги.
Дженни издает хриплый, насмешливый смех.
— Или что? Что ты можешь сделать, Райли?
— Нападать на меня вот так? Пять против одного? Кто теперь трус, Дженни?
Мои мышцы напрягаются, потому что я знаю, что делаю себе только хуже, разжигая их ненависть и желание поставить меня на колени. Это игра во власть – величайшее испытание власти. Заставить меня согнуться, заставить меня дрожать и съеживаться у их ног.
Чтобы