— Да все я вам пересказал. Разве что мат…
— Вот-вот! Про мат. Попка, что, матерился?
— Да неудобно как-то. Чего повторяться?
— А ты повторись! Неужели никогда не материшься? А у меня так бывает. Особенно, когда пар надо выпустить. Пустишь по матушке — и такой сразу благостный станешь! А ты не стесняйся.
— Да я и не стесняюсь, — промямлил капитан. И подумал: почаще бы он благостным становился.
— Сам знаешь — все важно. Когда он, попка, стал неприлично выражаться? Когда этот «профсоюз» его в клетку загнал?
— Павлуша сам залез. И пошел чесать!
— Что, только матом?
— В основном. Лексикон у него обширный. Вокруг же все спецы по русскому языку… Некоторых словечек я и не знаю. Кого-то дуракал. Такую трель выдал! «Дурак, дурак, дурак!» Потом: «Пошел купаться…» — Якушевский замер и посмотрел на полковника.
— Вот то-то, Димитрий! «Пошел купаться». А словечко Уверлей и я с трудом выговариваю, не то что попугай. Молодчина!
Наверное, первый раз я за это и зацепился! А потом забыл. Старею, знаешь ли. Дурак дураком, как сказал твой попугай. Наш, наш попугай.
Он вздохнул тяжело и покачал начинающей седеть головой. Но что-то не давало ему покоя. Свербило в голове.
— Теперь бы нам узнать, от кого попка это слышал? Хотя…
— Вы не думаете, что Мамыкин…
— Ну ты же его лучше знаешь. Я с ним коньяк не пил. Кстати, коньяк-то хороший был?
— Хороший. — Капитан подумал: «Теперь он про этот коньяк до морковкиных заговень вспоминать будет».
— Кого-то в этот Институт заслать надо. — Он задумался, прошептал: грехи наши тяжкие. — Пускай русскому языку поучится и «певца» вычислит. Тебе нельзя, ты там уже засветился. А кого? У нас только один Женя на данный момент и остается. Правда, он на выпивку слабоват… Но попугай-то, попугай! Настоящий пиратский попугай!
— Почему пиратский?
— Ну, как же? Вывел нас на Уверлея. Попугай Леша.
— Павлуша.