Миля над землей

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я многого боюсь. Включая тебя. – Он делает большой глоток пива. – Я боюсь, что если все увидят меня настоящего, то, возможно, им это не понравится. Может быть, они перестанут меня любить. Может быть, «Чикаго» не захочет меня, а ведь именно здесь мои лучшие друзья. Я не хочу играть где-то еще. Людям нравится говнюк и повеса, который проводит кучу времени на скамейке штрафников, но полюбят ли они меня, если узнают, что я предпочитаю говорить об «Активных умах», а не о том, с кем, по их мнению, я сплю? Будут ли они по-прежнему любить меня, когда узнают, что я пла́чу, когда смотрю диснеевские фильмы со своей племянницей? Полюбят ли они меня, если узнают, что я не могу перестать думать о своей стюардессе, которая продолжает считать, что я – какой-то кусок дерьма?

Это заставляет меня сделать паузу.

– Зи, я не считаю тебя куском дерьма. Я думаю, ты куда лучше многих, но ты никогда никому не позволяешь этого увидеть, и я не понимаю, почему ты так стремишься это скрыть. Обычно ты не лжешь, но ты лжешь о том, насколько ты хороший человек? Я не понимаю почему.

– Да потому, Стиви! – Он повышает голос, но не кричит. Он невероятно расстроен, но не я тому причиной. – Раньше я был самим собой, но этого оказалось недостаточно. Ради всего святого, меня бросила собственная мать!

Я пытаюсь дышать, но не могу. Понимание переполняет меня. Теперь все ясно: его страх оказаться недостойным любви исходит от его матери – женщины, которая его бросила.

– Гораздо меньше больно, если тебя ненавидят, когда ты не являешься самим собой, чем если тебя не любят таким, какой ты есть, – продолжает он. – Как бы я ни говорил людям, что мне нравится их ненависть, больше всего на свете я хочу, чтобы меня любили, но я пока не готов рисковать быть отвергнутым.

Я тоже была самой собой, и этого оказалось недостаточно. На самом деле я чувствовала это бо́льшую часть своей взрослой жизни. Этот мужчина, который кажется непробиваемой кирпичной стеной, на самом деле чрезвычайно мягок и напуган, у него больше чувств, чем он хочет признать.

– Я могу быть самим собой лишь с несколькими людьми. Я не готов демонстрировать всему миру, какой я на самом деле. Стиви, меня это пугает.

Я кладу свою руку поверх его, нахмурив брови, чтобы сдержать эмоции.

– А мне ты доверяешь?

Карие глаза Зандерса смягчаются, ловя мой взгляд.

– А ты как думаешь, милая?

– Почему?

– Потому что на данный момент риск потерять все из-за того, что я не буду с тобой самим собой, намного страшнее, чем показать тебе, кто я есть. Ты мне нравишься, Ви, и я здесь абсолютно честен и уязвим. Я просто хочу, чтобы у тебя был шанс захотеть меня. Настоящего меня.

Еда на моей тарелке остыла, но мне все равно. Я больше не хочу есть. Я сыта от слов Зандерса, которые вселяют в меня больше надежды, чем я могла себе представить. Он доверяет мне достаточно, чтобы быть честным и уязвимым, таким, какой он есть. Почему я не могу поверить, что он не лжет о своих чувствах ко мне?

Встав со стула, я подхожу к нему и усаживаюсь к нему на колени, обнимаю его за плечи и утыкаюсь головой в его шею.

– Ты плачешь над диснеевскими фильмами? – поддразниваю я, мое дыхание овевает его кожу.

Он обхватывает меня руками за талию, прижимая к себе:

– Чертовски сильно пла́чу.

– Ты не похож на плаксу.