— Что бы ты сделал, если бы кто-то причинил ей боль, Сальваторе?
Я стремительно поворачиваю к ней голову и впиваюсь в нее взглядом. Она пятится, но я знаю, что это было сделано неосознанно. Все так делают. Кроме Милены. Она обычно вздергивает подбородок. Или ухмыляется.
— Если бы кто-то задумал причинить вред моей жене, я бы размозжил ему голову голыми руками, как будто это долбаный арбуз, — выпаливаю я. — А потом вытащил бы его хилый мозг и сжал его с такой силой, что осталась бы только кашица.
Мама улыбается и направляется к шкафчику с лекарствами, напевая про себя.
Г
лава
23
— Я собираюсь позже заглянуть к Пиппе, — бросаю я через плечо и включаю кофеварку. — Я обещала, что пойду с ней по магазинам в поисках платья. В субботу устраивают банкет для персонала больницы. — Возвращение в ординатуру для меня невозможно — не после того, как семья изменила мою жизнь пару месяцев назад. А после нападения, произошедшего месяц назад, причины, по которым Сальваторе не разрешает мне работать медсестрой в государственной больнице, стали более понятными.
— Ты скучаешь? По работе, — спрашивает Сальваторе со своего места за обеденным столом.
— Ты же знаешь, что скучаю. — Я пожимаю плечами.
— Нино все еще пытается найти место, где прячутся ирландцы, чтобы мы могли их уничтожить. Когда я закончу с Фицджеральдом, мы что-нибудь придумаем.
Чашка, которую я держу в руках, почти выскользнула из моих пальцев. Я поворачиваюсь к мужу.
— Что ты имеешь в виду?
— Если для тебя так важна работа, то попробуем найти поблизости больницу, в которой могут присутствовать телохранители, — говорит он, глядя на меня с угрюмым выражением лица. — Или ты можешь взять на себя лазарет внизу.
Я сжимаю губы, затем улыбаюсь.
— Спасибо.
Сальваторе кивает.
— Насчет покупок. Сколько времени?
— Три часа. Может быть, четыре.