Мария. По ту сторону несбывшегося

22
18
20
22
24
26
28
30

— Баронесса Айседора Остен-Сакен, вы безрассудно смелы и дерзки. Ваша любовь к приключениям и желание пройтись по тонкому канату дозволенного — выше всякого здравого смысла. Вы можете почти всё: и похитить семейные драгоценности, а потом удирать по крышам; и чинно обедать в знатном семействе, а потом обчистить сейф хозяина, забрав из него все деньги; и прогуливаться в квартале воров и убийц, стремясь найти нового скупщика краденного. Вы — авантюристка до мозга костей. Могли ли вы убить Розалию, если бы она встала на вашем пути? Да легко и непринужденно. И угрызения совести вас бы не мучали. Вы испытывали к Розалии презрение, граничащее с ненавистью. Ей-то всё было преподнесено на блюдечке, тогда как вы выгрызаете «своё» каждый божий день зубами и когтями. Именно поэтому вы и приняли предложение от маркизы Молинс. Ну как же? Ещё один вызов.

Я повернулся к маркизе Молинс.

— Дорогая Марианна. Вы здесь оказались тоже ведь не случайно? Ваши увлечения, давно переросшие в навязчивую страсть, не могли не начать разрушать ваш разум. А безумие почти всегда рождает агрессию и ненависть. Вы и в близкие друзья то себе выбрали мужчину, у которого мания вышла за все пределы разумного. Вы должны остановиться, иначе закончите так же, как Хуан де Анчиета. Кстати, я узнавал. Розалия вполне была в его извращенном вкусе и подходила под его типаж. Так что, с его стороны тоже шла волна ненависти и жажды разрушения.

— Франсуаза де Гревинте. Что бы ни случилось, и какими бы дружескими ни были отношения, но любить жену своего любовника невозможно. И можно сколько угодно притворятся подругами, мило щебетать и делать вид, что тебе всё равно — это будет не так. И ты ненавидела Розалию. Тебе не нравилось делить с ней своего мужчину. И ненависть к ней была объяснима и понятна.

Я повернулся к креслу, на котором сидела Мари, и посмотрел на отца.

— Ты затеял это расследование отец. И твоей основной целью было найти того, кто виноват в том, что Розалия погибла. Так вот. Я нашёл его. Это — ты. Именно ты виноват в том, что Розалия погибла. Ты — самый сильный маг в Мадриде, ты — член совета Двенадцати, ты — министр Испании и руководишь всем, чем только можно руководить. И что ты сделал для того, чтобы спасти её? Ничего. Любил ли ты Розалию? Нет. Ты использовал её. Как и она тебя. Уж слишком она была тебе удобна. Богата, знатна, замужем за герцогом, по титулу равному тебе. Она не претендовала на замужество, не тянула денег, и не требовала слишком многого. Идеальная любовница. И поэтому ты закрывал глаза на её занятия тёмной магией. Тебе было некогда, лень и совершенно безразлично. Если бы ты любил её, ты бы прекратил эти её заигрывания с тьмой в самом начале, ты пресёк бы на корню самую первую её попытку. Но ты этого не сделал. Любовь подразумевает заботу о любимом человеке. Заботился ли ты о Розалии? Нет. Ты просто подчищал её огрехи, когда она просила — но и только. Ты не мог не знать, к чему могут привести эти эксперименты, но палец о палец не ударил, чтобы это прекратить. И ты виновен не меньше, а даже, пожалуй, больше других.

Я сделал паузу, но отец молчал. И я продолжил.

— Знаешь, что произошло в ту ночь, когда ты ушёл в свою спальню? Она что-то услышала в коридоре. Просто что-то привлекло её внимание, и она вышла, как была, босиком, на лестницу, намереваясь тут же вернуться в кровать. Но тут ей под ноги скатилась огромная металлическая жаровня. Жаровня была уже остывшей, но, тем не менее, достаточно тяжелой. Она летела с третьего этажа с огромной скоростью и попала ей прямо под ноги. Розалия не удержалась на ногах и кубарем слетела с лестницы, сломав себе шею при падении.

— Несчастный случай? Нет. Я отнёс жаровню к нескольким специалистам по тёмной магии. Дворецкий Мигель Сантьяго-Переда при всём желании не смог бы удержать этот предмет, даже если бы он не был стар и немощен. Это было как ядро из пушки, что обязательно выстрелила бы. И это ядро снесло бы на своём пути всё. В этой жаровне Розалия сжигала последствия своих экспериментов. Она уже довольно давно впитывала в себя тьму. И если сама Розалия и её подруги и очищались, кто как мог, то о том, чтобы очистить этот предмет от тьмы, скопившейся в нём, никто не подумал. Обладал ли он собственной волей к разрушению? Нет, конечно. Но им двигала ненависть, безразличие людей, что были в тот день в особняке. Именно ваша ненависть и выбила этот предмет из рук старого дворецкого. Розалия была обречена своими же собственными неосторожными поступками. Нельзя окружать себя людьми, так сильно тебя ненавидящими.

Все перевели взгляд на дворецкого Мигеля Сантьяго-Переда.

— Она выскользнула у меня из рук. Я толком и не понял как. Я едва вынес жаровню из комнаты, как она покатилась вниз и вылетела на лестницу. А потом с жутким грохотом стала падать вниз. Я пошёл за ней и внизу увидел тело герцогини. Я тогда не понял, она уже там лежала, или это её жаровня сбила? Потом в полиции пришли к выводу, что это несчастный случай. Но ведь это и в самом деле был, получается он? — сказал старый дворецкий, обведя взглядом всех присутствующих.

— Да! Именно это и произошло. Несчастный случай, трагическое стечение обстоятельств, незапланированный никем инцидент, случайное происшествие. Именно к такому выводу пришла полиция, и именно к такому выводу и пришло наше расследование. Я рад, Артур, что мы во всем разобрались. Вопрос исчерпан. На этом — всё! — громко сказал отец, отталкиваясь от стены и направляясь на выход.

Все некоторое время смотрели вслед всесильному герцогу фон Мёнериху, а потом повскакивали со своих мест, так же устремляясь на выход. Всем не терпелось поскорее уйти. В итоге в гостиной остались только мы с Мари. Она сразу, как только ушёл отец, подошла ко мне и крепко обняла.

— Твой отец зол на тебя?

— Нет. Я сделал свою работу, только и всего, — пожал я плечами, — папа выше этого. Он и сам, я думаю, понимал всё то, что я ему сегодня сказал.

— А почему ты вдруг решил обследовать эту жаровню? И, кстати, где она?

— Мы её уничтожили вместе со специалистом, что подарил нам с тобой ту жуткую картину. Он-то мне и объяснил всё про предметы, причастные к тёмному культу. А подумал я про неё, потому что в самый первый день, когда мы только пришли сюда, все с той, первой, картины упорно нам на неё показывали. Но мы с тобой были так увлечены заговорами, что даже и не подумали обратить внимание на этот предмет быта.

— С твоим отцом всё будет в порядке? — озабоченно спросила Мари.

— Даже не сомневаюсь. Уйдёт с головой в текущие дела, потом отправится в Россию с дипломатической миссией. Кто знает, может он там, в русскую влюбится? — пошутил я.

— Твой папа? Влюбится в русскую? — и Мари звонко расхохоталась.