Я кивнул, не понимая зачем спрашивать одно и тоже дюжину раз и делать из меня зажаренного на вертеле хряка… У меня и в мыслях не было что-либо утаивать, уже после первого прикосновения раскаленного прута к телу. Средневековые пытки, это, знаете ли, не то, что может перенести обычный среднестатистический российский парень.
Кажется, время застыло, сгустившись в этой палатке до консистенции вечности. Рыжебородый лысый хрен, что был за палача, раз за разом с жадной улыбкой утапливал прут в том, что еще недавно было моими пятками… Я орал, призывая то Господа, то Экибастуса, а жрец все спрашивал и спрашивал… Лишь Адык, усевшись на подстилку, молча попивал чай.
Остатки моего естества бултыхались где-то на дне желудка, сознание давно превратилось в сгусток воющей боли. Я прыгал собаченкой, в желании угодить жрецу Ганеша, вываливая все, что я когда-либо знал: от схемы построек Дыры, до перечня баб сержанта Дятлова.
Вдруг все закончилось. Сквозь шум в ушах я различил небрежное: «Пока хватит, уже поздно». Затем тени промелькнули мимо моего затуманенного взора и исчезли, а я, подвывая, попытался свернуться комочком, но кандалы, стягивающие за спиной руки и ноги, не позволяли даже этого. Сраные железки были явно наделены какой-то магией, потому как, сколько я не пытался запустить в моих мучителей Огненным Кулаком — все было тщетно. Даже интерфейс появлялся с каким-то запозданием и отображался с помехами.
Я не помню, сколько лежал растекшейся лужецей боли и тихонько постанывал. Я стонал бы громче, если бы не стражник, коему надоели эти звуки и который огрел меня копьем по башке.
В голове не укладывалось то, что происходило со мной сейчас. Я ругал Агрбадана, ругал треклятого Гарея, ругал самого себя, что сунул голову в петлю, сбрасывая идиотизм задания на пресловутую «игровую условность»…
Не знаю, чем таким приложил меня треклятый жрец, что я отрубился в мгновение ока. А когда открыл глаза — было уже светло, а я валялся в позе ласточки на прохладном граните в чертовой палатке. Клянусь Экибастусом, это был самый долгий день в моей жизни… Рыжебородый лысюк, со жрецом на пару, словно заботливые квочки просидели со мной целый день, и так и сяк развлекая различным пыточным арсеналом. Изредка к ним присоединялся адык, чтобы послушать мои словоизлияния.
Дайте только выбраться отсюда, займусь изучением вопроса магии всерьез. Теоретически логично, если система «Отбора» давала бы более мощную магию, чем наличествовала у местных. Но уже второй раз я попадаю в ситуацию, когда все мои чары пасуют перед волшбой аборигенов. Так было За Гранью, так было и в лагере нуразгов. Ублюдки применяют какой-то блокиратор, что не позволяет мне применять мои заклятия.
О Господи, помоги мне забыть эти океаны боли и запах моих жженых пяток…
Вдруг снаружи послышались голоса. Кто-то негромко и невнятно что-то приказал и ему ответили.
Полог палатки откинулся, и в проеме, в неровно свете горящего в масляной плошке огонька, показалась огромная фигура. Кагару Адыку пришлось согнуться почти вдвое, чтобы пройти внутрь. Остатки моего «я» заметались и заскулили, предвидя новый раунд пыток, но вождь был один, без жреца и рыжебородого палача.
Он сел на корточки около моей тушки и спросил:
— Мне плевать из другого ли ты мира или все врешь… но мне не плевать на мой народ.
Интересное начало…
Я попытался отстраниться от непрекращающейся ноющей боли в ступнях и вспомнить, что именно я успел рассказать. Гм… Я лепетал весь день и выложил, кажется, все, что вообще знал, вплоть до таблицы умножения.
— Ты сказал, что думаешь, что это жрецы направляют наши помыслы.
— Т-так сказал самгар…
— Самгары все вруны.
— Н-но разве не по в-велению жреца… ты п-повел свой н-народ в поход?.. — едва шевеля губами, высказал я неожиданную догадку.
Адык потемнел лицом, глаза налились кровью. Я подумал, что сейчас он пережжет мне глотку… Но в то же время понял, что не ошибся.