Любовный контракт

22
18
20
22
24
26
28
30

Поэтому я снимаю ее, пытаясь спасти ситуацию, говоря «Та-дам!», когда появляются сэндвич и картофель фри.

Отец Салливана смотрит на тарелку. Его лицо бледнеет ― я вижу, как это происходит, ― цвет уходит, пока его глаза не становятся почти такими же темными, как у сына.

― Зачем ты это приготовила?

― Ч-что? ― заикаюсь я.

Он смотрит на меня, и цвет возвращается на его лицо, оно становится красным, как кирпич, и яростным.

― Кто сказал тебе приготовить это?

Рука, не держащая тарелку, сжалась в кулак. Он так зол, что, кажется, вот-вот швырнет всю еду мне в лицо.

― Я… я сожалею… ― заикаясь, отвечаю я. ― Я не хотела…

― Убирайся.

Ему не нужно повторять дважды.

Я поворачиваюсь и бегу к дому, оставив тарелку и сэндвич, потому что я ни за что не рискну забрать их из его рук.

Час спустя я сижу на кухне у Салливана, стараясь прийти в себя после продолжительных, основательных рыданий.

Я не люблю конфронтацию. Я не люблю расстраивать людей. Особенно когда я не знаю, что сделала не так.

Почему отец Салливана вдруг так разъярился?

Неужели только потому, что я его разбудила?

Конечно, был уже полдень, но он никого не ждал… может, он работает по ночам, и для него это было равносильно полуночи. Я даже не спросила Салливана, чем занимается его отец.

Может, мне стоит спросить его прямо сейчас? Может, мне стоит рассказать ему, что случилось… наверное, будет лучше, если он узнает об этом от меня, а не от своего отца…

Обычно в таких случаях я звоню Мартинике, но сейчас я опасаюсь, что не смогу ответить на ее вопросы. Ей будет интересно, почему Салливан не познакомил меня со своим отцом с самого начала, и даже более того, почему отец не был поставлен в известность о моем присутствии в доме.

К тому же не хочется просить совета у Мартиники, когда я не могу рассказать ей, что происходит на самом деле. Даже самая маленькая ложь моей лучшей подруге заставляет меня чувствовать себя дерьмом.