Тяжелая корона

Похоть, например.

Я вижу, как он смотрит на меня.

Многие мужчины смотрят на меня, фактически, почти все. Но только он смотрит на меня с обидой, как будто я принадлежу ему, и меня несправедливо отняли.

Одним из моих самых больших страхов перед этой помолвкой с Себом было то, что мой отец однажды отдаст меня Родиону в награду за его верную службу.

Что беспокоит меня больше всего, так это то, насколько хорошо я его понимаю. Я привыкла улавливать значение маленьких знаков и жестов из-за моей матери. Она общалась тихо, чтобы избежать внимания bratoks или отца.

Я ненавижу, что Родион напоминает мне о ней странным и извращенным образом. Он, как чудовищная, причудливая версия ее. Большая и неповоротливая, в то время как она была нежной и миниатюрной. Злобная, где она была фундаментально доброй. Угрожающая, когда она сделала бы все, чтобы защитить меня.

Я ненавижу то, что понимаю его, не желая. Я знаю, что означают все его знаки, хотя никогда не собиралась их изучать.

Возможно, это часть того, почему он зациклен на мне. Потому что он знает, что я понимаю его. Он думает, что между нами есть какая-то связь.

Может быть, мне следует пожалеть его. В конце концов, потерять способность говорить ужасно, особенно таким унизительным способом. Честь — это все для братвы. Родиона лишили чести и авторитета. Он годами неустанно трудился, чтобы восстановить свое лидерское положение при моем отце.

Но я не могу его жалеть. Потому что у него нет жалости ни к кому другому. Я никогда не забуду час пыток, которым он подвергал Рэймонда Пейджа, пока я была вынуждена сидеть и смотреть. Я видела удовольствие на лице Родиона и на лице моего отца.

И именно поэтому я всегда буду презирать их обоих.

Я понимаю насилие по необходимости. Но наслаждаться им… этого я никогда не пойму. И я никогда не буду уважать это.

Я перестала плавать. Я покачиваюсь в воде, как буй, оглядываясь на Родиона с каждой унцией презрения, на которое только способна. Я не могу позволить ему увидеть, как сильно он меня пугает. Я знаю, что он питается страхом.

Вместо этого я говорю так строго, как только могу:

— Чего ты хочешь? Ты беспокоишь меня.

Родион смотрит на меня сверху вниз, неулыбчиво, скрестив руки на широкой груди, отказываясь отвечать даже знаком.

Мое сердце сильно бьется, но я поднимаю подбородок, притворяясь, что смотрю на него сверху вниз, пока я плыву, полуголая и уязвимая в воде.

— Уходи, — говорю я, как будто приказываю собаке.

Родион просто слегка наклоняет голову в сторону, глаза сузились, губы скривились.

— Если ты приблизишься ко мне снова после того, как я выйду замуж, мой муж убьет тебя, — шиплю я на него.